Когда я пришел из Москвы, при мне был один бюргер по имени Ульрих Крукман; он живет теперь в Кённерне в княжестве Ангальт / 93/. Он очень хотел уехать за рубеж, но не знал, как это сделать. Когда он узнал о деле Лыкошина, он обратился ко мне с просьбой: «Любезный Генрих Штаден! Помилуйте этого человека ради меня. Возьмите с него что-нибудь и отдайте мне это на пропитание, а его отпустите на свободу». Так я и сделал. К тому же я позволил ему выбрать на моей конюшне двух лучших коней вместе со слугой. И хотя мой крестьянин должен был уплатить мне 260 рублей, он уплатил мне тогда только 10. Их-то я и подарил Крукману вместе с лошадьми и отправил его ближе к Лифляндии, чтобы он смог уйти за рубеж. При этом я подвергал опасности свою жизнь. Если бы их схватили, то меня повесили бы или утопили, ибо никого не выпускают из страны без проезжей или без разрешения великого князя. Как отплатил мне за то Крукман — теперь слишком долго рассказывать.
Когда крымский царь подошел к Москве, никто не смел выйти из нее. Так как пожар все распространялся, я хотел бежать в погреб. Но перед погребом стояла одна немецкая девушка из Лифляндии, она сказала мне: «Погреб полон: туда вы не войдете». В погребе укрылись, главным образом, немцы, которые почти все служили у великого князя — с их женами и детьми. / об./ Поверх погреба под сводом я увидел своего слугу Германа из Любека. Тогда я пробился через толпу русских и укрылся под сводом. У этой сводчатой палатки была железная дверь. Я прогнал оттуда половину бывших там и оставил там мою дворню. Между тем от огня Опричного двора занялся Кремль и город.
На свой собственный счет по воле и указу великого князя я добыл для него трех горных мастеров. Я увидел одного из них, Андрея Вольфа: он хотел тушить пожар, когда вокруг него все горело. Я выскочил из палатки, втащил его к себе и тотчас же захлопнул железную дверь.
Когда пожар кончился, я пошел посмотреть, что делается подо мной в погребе: все, кто был там, были мертвы и от огня обуглились, хотя в погребе стояла вода на высоте колена.
На другой год, когда войско великого князя собралось у Оки, каждый должен был помогать при постройке гуляй-города соответственно размеру своих поместий / 94/, равно как и при постройке укреплений по берегу реки Оки — посаженно. Я не соглашался на это. Когда крымский царь подошел к реке Оке, князь Дмитрий Хворостинин — он был воеводой передового полка — послал меня с 300 служилых людей (Knesen und Boiaren). Я должен был дозирать по реке, где переправится царь. Я прошел вверх несколько миль и увидал, что несколько тысяч всадников крымского царя были уже по ею сторону реки. Я двинулся на них с тремя сотнями и тотчас же послал с поспешеньем ко князю Дмитрию, чтобы он поспевал нам на помощь. Князь Дмитрий, однако, отвечал: «Коли им это не по вкусу, так они сами возвратятся». Но это было невозможно. Войско крымского царя окружило нас и гнало к реке Оке. Моя лошадь была убита подо мной, а я перепрыгнул через вал и свалился в реку, ибо здесь берег крутой. Все три сотни были побиты на смерть. Крымский царь со всей / об./ своей силой пошел вдоль по берегу. И я один остался в живых. Я сидел на берегу реки, ко мне подошли два рыбака. «Должно быть татарин», сказали они, «давай убьем его!». «Я вовсе не татарин, отвечал я, я служу великому князю, и у меня есть поместье в Старицком уезде».
На том берегу реки паслись две хороших лошади, которые убежали от татар. Я упросил рыбаков перевезти меня через реку, чтобы мне опять раздобыть себе лошадь. Когда же за рекой я подошел к лошадям — никто не мог их поймать.
Когда эта игра (dis Spil) была кончена, все вотчины были возвращены земским, так как они выходили против крымского царя. Великий князь долее не мог без них обходиться. Опричникам должны были быть розданы взамен этих другие поместья.
Благодаря этому я лишился моих поместий и вотчин и уже не числился в боярской книге (in der Knesen und Boiaren Musterregister). Причина: все немцы были списаны вместе в один смотренный список. / 95/ Немцы предполагали, что я записан в смотренном списке опричных князей и бояр. Князья и бояре думали, что я записан в другом — немецком — смотренном списке. Так при пересмотре меня и забыли.
Спустя некоторое время бросил я все, уехал в Рыбную Слободу и выстроил там мельницу. Но тщательно обдумывал, как бы уйти из этой страны.