«Он был достаточно образован и воспитан, знал свет, дворы, церемониал и интересы монархов, которые специально изучал... Всю свою жизнь он провел в подобных поручениях, как из-за удовольствия видеть свое имя в газетах, так и из-за того, чтобы путешествовать с титулом, вовсе не думая ни о чем основательном и легко отдавая отцовское наследство на эти возмутительные траты», — писал о Невилле Франсуа Далерак, долго живший в Польше и познакомившийся там с Невиллем[41]. Согласно его коллеге по дипломатическому поприщу, дю Тейлю, это «человек, который собирает на своей дороге все хорошее и плохое и при случае избавляется от всего дурного»[42]. Наконец, согласно Матье Маре, не знавшему Невилля лично, это был «один из самых выдающихся дипломатов и путешественников, которых только видел свет»[43].
При этих противоречивых характеристиках мы почти ничего не знаем о происхождении Невилля и его деятельности вплоть до середины 1680-х гг. Согласно тому же Маре, Невилль был «родом из Бовё», где его род «с честью существует и по сей день», то есть по 1725 г. Согласно Далераку, Невилль «был дворецким (Maitre d'Hotel) брата короля. Исполняя эту обязанность, он заслужил почетную привилегию быть простым камер-юнкером его Величества короля (un Brevet honoraire de Gentilhomme ordinaire de la Chambre de son Altesse Royale)». Сама по себе подобная служба свидетельствовала о знатном происхождении Невилля. К сожалению, французские биографические словари и использованные нами генеалогические справочники не содержат имени Невилля и не могут как-то дополнить эти скудные данные.
Первые точно датированные сведения о Невилле или, точнее, Нёфвилле (de la Neufville)[44] появляются с середины 1680-х гг., когда автор «Записок о Московии» появляется при дворе польского короля Яна III Собеского. Необходимо в нескольких словах очертить ту обстановку, в которой развивалась дипломатическая деятельность Невилля. Разгромивший турецкую армию у стен Вены, Ян III стал своего рода символической фигурой, воплотившей союз европейских держав против турецкой опасности. Этот союз, сформировавшийся под патронатом папы Иннокентия XI и включавший в своем первоначальном составе Речь Посполитую, Империю и Венецию, частично пересекался а лице Империи, с формировавшейся в то время антифранцузской коалицией и вызывал поэтому глухое противодействие французской дипломатии. Франция Людовика XIV, противостоящая Империи, поддерживающая приязненные отношения с Оттоманской Портой и безразличная к далекой Московии, должна была бы самой логикой событий отдалиться от Речи Посполитой. Однако подкрепленные давней традицией франко-польские отношения были на практике гораздо более теплыми, чем это следовало бы из этого простого расклада сил. Немалую роль в этом играло и то, что сам польский король был женат на француженке, дочери маркиза д'Аркьена Марии-Казимире. Мужем ее сестры — Анны-Марии-Луизы — был маркиз де ла Бетюн, французский посол в Варшаве. Именно д'Аркьен и де ла Бетюн, при всем несходстве их интересов, были основными проводниками политики Людовика XIV при польском дворе. Вот как рассказывает об этом тот же Далерак.
«В Польше находился уже тринадцать или четырнадцать лет французский дворянин по имени ла Нёфвилпь (la Neufville). Он был послан к нескольким иностранным дворам, где заставлял видеть в себе не просто курьера, а человека с достоинством... Надеясь получить подобное поручение от польского короля, он прибыл к этому двору, где он был хорошо знаком маркизу д'Аркьену, отцу королевы. Он встретил противодействие своим планам со стороны маркиза де Бетюна, который, зная образ мыслей этого дворянина, иногда говорившего без оглядки и без осторожности обо всем на свете и даже о монархах, мешал, насколько мог, польскому королю использовать де ла Нефвилля, справедливо опасаясь, что дурной выбор может скомпрометировать имя и славу его Величества. В то же время, благодаря просьбам и докучливости маркиза д'Аркьена, он получил поручение, для которого он взялся произвести все необходимые расходы...»[45].
Позволим себе прервать рассказ мемуариста, чтобы подтвердить его рассказ документом, современным описываемым событиям. В донесении маркиза де ла Бетюна, адресованном государственному секретарю по иностранным делам Круасси от 19 января 1686 г., сообщалось: «Я должен сообщить Вам, сударь, что некто по имени де ла Невилль, человек очень поверхностный и известный здесь благодаря этому, очень утомил их королевские Величества, добиваясь своего назначения резидентом во Францию, на что они не дали согласия, несмотря на представления господина маркиза д'Аркьена, которые он делал польской королеве. Поскольку здесь всё же решено кого-то назначить, и поскольку я желаю, чтобы кандидат был утвержден Вашим Величеством, я предлагаю Вам, сударь, господина Клотомона, который является человеком добро настроенным, умным и годным для этого назначения»[46].
41
Dalairac, 1699-2, 82. На сообщение Далерака о дипломатической карьере Невилля впервые обратил внимание немецкий историк Фердинанд Грёнебаум (Gronebaum, 1968, 120, 184). В дальнейшем ценный труд Ф.Грёнебаума оказался невостребованным историками, обращавшимися к «Запискам о Московии». Тем более забыты были и «Мемуары» Далерака.
42
Du Theil — a Louis XIV // Архив Министерства иностранных дел Франции. Correspondance politique, Pologne, Т.80, fol.266v—267. Этот источник также выявил Ф. Грёнебаум (Gronebaum, 1968, 119, 184).
43
Marais, 1864-3, 307. Архив родного города Невилля, о котором мы узнаем из сообщения Маре — Бове — погиб во время первой мировой войны.
44
Именно так он называет себя сам в «Посвящении Людовику XIV», предпосланному основному тексту Парижского списка. Более полно передано его имя в дипломатических документах того времени — Фуа де ла Невилль (Foy de la Neufville). Написание де ла Невилль (de la Neuville) впервые появляется в первом издании «Записок о Московии», вышедшем в 1698 г. в Париже. Поскольку в отечественной литературе автора «Записок о Московии» принято называть Невиллем, то в дальнейшем мы будем придерживаться этого, пусть неточного, но традиционного написания, чтобы подчеркнуть, что речь идет об одном лице.
45
Dalairac, 1699-2, 81—83. Здесь необходимо внести некоторые пояснения относительно различных традиций польской и французской дипломатии в конце XVII в. Французская дипломатическая служба — несомненно, одна из наиболее передовых для того времени — становилась все более и более профессиональной, хотя, в принципе, использование иностранцев еще допускалось (Picavet, 1930; некоторых примеров подобного использования мы коснемся ниже). Польская дипломатия в это время подобных ограничений еще не знала. Поэтому у французского дворянина Невилля не было препятствий ни для того, чтобы получить то или иное польское дипломатическое поручение, ни для того, чтобы вернуться в амплуа французского дипломатического агента. Обратный случай был бы вряд ли возможен. Только в свете пересечения двух подобных дипломатических традиций может быть понят феномен Невилля, представлявшего свою страну в чужой и наоборот.
46
Bethune — a Colbert de Croissy // Архив Министерства иностранных дел Франции. Correspondance politique, Pologne, T.76, fol.33-33v. Изабепь де Мадаряга, впервые обнаружившая этот документ, ошибочно отнесла его к 1688 г. На этом основании исследовательница сделала вывод о том, что Невилль не преуспел в своих домогательствах, поскольку в том же 1688 г. мы вновь застаем его в Польше (Madariaga, 21-22). На самом деле, как это будет показано ниже, Невилль добился дипломатического назначения, но другого — к савойскому герцогу Виктору Амадею II. Попутно стоит исправить и еще одну неточность Мадаряги — письмо адресовано не Людовику XIV, как она полагает, а Круасси.