— Ялмар, проверь здесь каждую комнату, — распорядился Свантессон и, обернувшись к Агарии, ещё раз поблагодарил хозяйку за предоставленный кров.
— О делах будем говорить завтра, — господин советник, — ответила та, выслушав требуемые протоколом формулы, — сегодня вечером моя дочь Теренция устраивает вечеринку в честь самой известной пары Панема. Она была бы рада видеть всех вас.
— Мы очень признательны Вам за приглашение, но, наверное, предпочли бы отдохнуть после дороги и обсудить кое-какие вопросы, — ответил Свантессон, слегка поклонившись, — хотя, если наша молодежь пожелает, — покосился он на Труде и Бьорна, — они могли бы съездить вдвоем.
Переводчице не составило усилий понять, что секретаря их миссии окончательно накрыла волна счастливых ожиданий, которые она втайне готова была разделить, но она тем не менее заставила себя бросить в сторону советника протестующий взгляд.
— Вы же не оставите, дорогая Труде, нашего медвежонка одного в этой дикой пустыне на съедение страшной охотнице с убийственным луком… Переведите Агарии, что вы согласны.
Как только поручение советника было выполнено, вице-премьер улыбнулась всё той же улыбкой (надо будет потренироваться так вытягивать губы перед зеркалом, подумалось в этот миг Труде), и впервые с начала встречи обратилась непосредственно к девушке, будто решила для себя, что в этой паре с Бьорном держит её за главную:
— Через пару часов за вами заедет человек по имени Плутарх. Он будет сопровождать вас сегодня до вашего возвращения в резиденцию. На втором этаже особняка направо от главной лестницы найдёте гардеробную. Всё её содержимое в вашем распоряжении. Вам не нужна помощь для разгрузки багажа?
Получив от Свантессона отрицательный ответ, она попросила пожелать всей компании от её имени доброго вечера и покойной ночи, и удалилась вместе с кортежем.
— Идите выбирать наряд, фройляйн Эйнардоттер, мы разгрузим багаж без вас, — советник отпустил переводчицу, после чего повернулся к остолбеневшему от его распоряжений Улофу, — надеюсь, ты понимаешь, что нас сюда послали не только за тем, чтобы спасать задницу Сноу… Нам надо искать контакт с теми, кто хочет его скинуть, и если все, что наша премудрая Труде выведала про птичку, не ложь, то она приведет нас…
— Ее замучают в застенках Капитолия…
— Кого? Труде? Не смеши меня, Улоф. Она такой же посол, как и мы с тобой, — пожал плечами советник.
— Тьфу, Серен, почему Труде? Сойку!
— Пусть это будут ее проблемы… дай мне сюда лучше вон тот ящик.
Комментарий к 1. Улыбка ласковой судьбы
1. Надеюсь, все знают, что имя “Бьорн” значит “медведь”, но если кто не знает…
========== 2. Каждому миру - своя игра… ==========
Плутарх Хэвенсби испытал целую гамму смешанных чувств, получив поручение слегка «пощупать» приезжих. Оно настолько вписывалось в его идущие в неведомую даже для него самого даль планы, что осторожный распорядитель начал накручивать себя, подозревая подвох со стороны кого-то из ищеек Сноу. За их встречей непременно будет организована слежка, и не скомпрометировать себя будет очень непросто, тем более, что ничего определенного о гостях и том, что от них ждать, Плутарх не имел понятия. По дороге он пересмотрел кадры их встречи с Агарией, но ясности они не добавили. Радовало только то, что на раут к Теренции валльхалльцы решили не заваливаться всей компанией, а отправили двух своих «трибутов». Именно так не без злорадства он окрестил секретаря и переводчицу. «Интересно, как бы они выглядели на арене…», — вертелось у него в голове. Насколько мысль была дурацкой, Хэвенсби отлично понимал, и всеми силами старался ее прогнать, чтобы думать о чем-то более насущном, но так и не смог справиться с собой до того момента, как машина затормозила у ворот резиденции.
По всей видимости, новые ее обитатели уже организовали наблюдение и поджидали Плутарха — тому не пришлось пользоваться звонком, ворота раскрылись, лишь только распорядитель вышел из машины. Увидев на пороге Труде и Бьорна, он отметил, что, пожалуй, слегка их недооценил. Ну, конечно, очень слегка, самую-самую малость. Переводчица выбрала себе длинное темно-синее закрытое платье с заметным серебряным отливом, дополненное палантином из прозрачной серебристой же ткани. Излишне было бы сказать о неизменной белой розе, украшавшей прическу. О пристрастии девушки кое-кто в Капитолии уже знал и даже успел послать в посольский особняк целую охапку этих цветов. Впрочем, Труде позаботилась о том, чтобы доставить из дома маленький кустик, с которого она и взяла один из бутонов, не прикоснувшись к подарку. Только в одном, подумалось Хевенсби, гостья явно дала маху, надев какие-то бессмысленные мягкие балетки, никак не вязавшиеся с изысканным платьем. Её спутник, насколько мог понять Плутарх, облачен был только в то, что привёз с собой: короткая кургузая курточка и обтягивающие ноги штаны в крупную оранжево-салатную клетку. На голове шапка с расходящимися в стороны концами, на ногах — ботинки с острыми носами, настолько длинными, что они были привязаны к коленям. Колокольцы на шапке и ботинках издавали бряцание при каждом шаге Бьорна… «Королева и её шут», — обрадовался своей догадливости распорядитель. «Что ж, для начала неплохо…»
Обменявшись с Плутархом дежурными приветствиями, все погрузились в машину, и устроившийся рядом с девушкой на заднем сиденье Хэвенсби решил использовать момент, чтобы задать ей вопрос о ее розе. Знает ли она о том, что значит этот цветок здесь в Панеме, и хочет ли она кому-то что-то им сказать…
— Ваш президент любит белые розы, и я их люблю… — подчеркнуто просто ответила Труде, и поспешила поменять тему, — Тогда и вы мне, может быть, поведаете, что здесь в Панеме значит вот это? — она достала спрятанный на груди кулон и протянула его Плутарху, нарочно скопировав его интонацию, когда произносила «здесь в Панеме». Переводчица вспоминала потрясение Твилл, но распорядитель был далеко не столь простодушен и непосредствен, как учительница из дистрикта, и легко подавил в себе волнение:
— Ничего особенного не означает… А у вас? — перебросил он мяч на сторону Труде.
— Это куккулус, единственная птица на земле, которая умеет называть свое имя… Когда в новом году впервые звучит его голос, владыка Доннар начинает играть своим небесным молотом и крушит зимний лед. Символ весны и доброй надежды, — и она попыталась, как ей показалось, удачно, изобразить улыбку Агарии, потому осталась очень довольна собой.
Плутарх ответил смешком. Улыбка получилась далеко не столь удачной, как мнилось переводчице. «Она ещё не провела и дня в Панеме, а хочет выглядеть знатной дамой… Впрочем, что я от нее хочу? Она же дочка какого-нибудь ихнего Джона Сноу… Уломала папеньку организовать ей каникулы в Капитолии. Теперь напялила балетки и потащилась блистать. Вспоминать сегодняшний вечер будет, пока склероз её не прихватит… Куккулус. Ой-ой… Символ надежды, однако… Надо будет использовать». Претенциозная варварка совсем упала в его глазах, и распорядитель решил попробовать вывести Труде из равновесия, надавив на её тщеславие:
— Вы превосходно освоили наш язык, — похвала была явным преувеличением, хотя с момента встречи с Твилл девушка из Валльхалла и продвинулась далеко вперед. В словесницу она буквально впилась, работала с ней часами, но избавиться от акцента, конечно, не могла.
— Это была моя Авантюра, — с заметным удовлетворением ответствовала Труде.
— Авантюра? — Хевенсби с трудом скрывал радость. «Попалась, кукушечка!» — Авантюра… Что это? — в его удивлённой интонации была, разумеется фальшь, но он надеялся, что варварка уже ничего не заметит и начнет откровенничать…
— Авантюра — одна из двух опор, на которых стоит наш Валльхалл: Авантюра и Обет, как говорили когда-то «квест» и «челлендж», questio и votum, как вы могли бы сказать в Капитолии, если бы только могли… — с гордостью произнесла переводчица. — В самый короткий день года, в Йоль, каждый из нас, кому исполнилось с прошлого Йоля семнадцать лет, выбирает свою Авантюру. Это примерно в возрасте вашей Жатвы, — последние слова были сказаны с явным пренебрежением в адрес обычая, дикость которого Труде посчитала нужным поставить на вид собеседнику.