— Нет, послушай, ты поняла не все… — какая-то сила, происхождение которой было для Труде загадкой, просто заставляла ее раскрыться перед девчонкой, которая была младше, неопытней и, определенно, глупее. Каким-то чудом переводчица, однако, сумела остановиться в полушаге от полного саморазоблачения, отрезвленная видом очередного безгласного, оказавшегося рядом с их компанией, чтобы подать закуски. Нагишом, как и прислужницы, он был выкрашен серебрянкой и облеплен переливающимися в свете вечернего солнца драгоценными камнями… Девушка из Валльхалла придвинулась вплотную к Сойке и зашептала почти в самое ее ухо, — вот… это… это я должна тебе сказать, помнишь ты сделала как-то костыль из дерева… помнишь? С ней все хорошо! Со второй… с ней тоже… хотя я… я очень виновата перед ней…
— Они?
Труде не ответила, только слегка опустила глаза, что для её собеседницы оказалось более чем достаточно. Тем временем Кэтнисс порылась в сумочке и достала маленький тюбик:
— Это та самая фантастическая мазь, что ты видела на экране. К утру подействует…
***
Всё когда-нибудь заканчивается. Не был исключением и приём в особняке Теренции. На прощание Сойка обнялась с переводчицей и, куртуазно попросив разрешения у наречённого, чмокнула Бьорна в щёчку, доставив тому очередную порцию счастья.
— Что в Капитолии понравилось тебе больше всего, Фиделия? — первым делом спросил Плутарх у Труде, как только они сели в машину.
— Что все как один здесь говорят, как негодяй Фликерман. С одной и той же тошнотворной интонацией. Даже ты, Эйрик, зачем-то принялся его копировать… «Что в Капитолии понравилось тебе больше всего, ЦЕЦЕЛИЯ?» — весьма удачно передразнила девушка распорядителя, ловко ввернув цитату из шоу Цезаря на одной из прежних игр, — чувствую, скоро я сама заговорю с вашим сюсюкающим акцентом… а вот речь Эвердин на фоне столичного говорка — как вода из чистого лесного родника после болотной жижи. Говорить с ней — одно удовольствие…; так что, ещё мне понравилось в Капитолии, что он оставил её в живых…
— Осваиваешь красноречие… — отозвался уязвлённый Хэвенсби, — давай-давай, тебе может пригодиться. Лишь бы голова от успехов не пошла кругом… Однако, моя дорогая, вернёмся-ка к одному нашему разговору: ты мне нужна на Арене, — выпалил распорядитель прямой наводкой, не прибегая ни к каким манёврам.
— Я думала, Эйрик, что мы оба уже успели позубоскалить на эту тему. Сейчас уже не смешно, — высокомерно ответила валльхалльская гостья.
— Я не смеюсь, Фиделия, ты в самом деле мне очень там нужна… — с этими словами Плутарх повернулся лицом к Труде и заглянул в её глаза, которые, как ему показалось, были слишком темны для её пшеничных локонов. Заранее продумывая этот разговор, он пытался предугадать, как отреагирует на его слова варварка, и довольно живо представил себе несколько возможных вариантов. Впрочем, произошедшее не вписалось ни в один из продуманных сценариев. Труде бесцеремонно забросила свои босые ноги на колени Хэвенсби, и, скрестив ступни, едва ли не коснулась носа распорядителя подушечкой большого пальца, на внутренней стороне которого красовался лопнувший волдырь кровавой мозоли:
— Почини мои несчастные ножки, Эйрик, — с этими словами, сопровождавшимися громким хохотом, она бросила ему подаренный Пересмешницей тюбик с целебной капитолийской мазью.
Комментарий к 5. Белая Роза
1. Кэтнисс ошиблась. Мотив поминальной песни, действительно, очень похож на мотив “Песни шута”, но, тем не менее, это другая песня. https://www.youtube.com/watch?v=8LOf4ci1_WU
========== 6. Анатомия “Голодных игр” ==========
Советник Сёрен Свантессон выступает в роли анатома-конспиролога, рассуждающего об истинной причине “Голодных Игр”, явления, что стало одной из главных политических скреп Панема… Со стороны виднее?… Виднее ли?
— Подтяните мне кирасу, кто-нибудь! — для утренней разминки советник Свантессон облачился в пластинчатый доспех, скованный по любекской моде.
— Хорошая броня, советник, надёжная и удобная, — отозвался одетый варягом Ялмар, — одно в ней плохо, без верного пажа не обойтись.
— Не потому ли её премудрость не взяла с собой любимые турские латы — видимо, не хочет, чтобы её лапали каждое утро, — вклинился Улоф, поигрывая боевым цепом. Подобно охраннику Торвальдсон был одет тоже просто: корпус его защищала длинная кольчуга, надетая поверх плотного стёганого тегилея, — где она кстати?
— Отсыпается после вечеринки. Обет штатгальтера ей был бы определённо не под силу, — подключился Бьорн, взявшийся помогать Сёрену со снаряжением, — предлагаю сегодня начать без неё.
— Как, кстати, успехи, медвежонок? — бросил ему через плечо советник.
— На прощание она поцеловала меня в щёку…
— Вы не забыли, господин секретарь посольства, потеряв голову от счастья… — перебил его Свантессон.
— Всё услышанное я уже ввёл в аудиоархив, господин советник, транскрипторов ждёт серьёзное испытание, — не дал договорить начальнику капитан «Вольного стрелка».
— Хорошо-хорошо, Бьорн, — махнул рукой тот, — никогда не сомневался в вашей пунктуальности… Что с нашей целью? — голос его приобрёл тревожно-озабоченный тон.
— Если вы имеете в виду связь с повстанцами, — Акессон качнул головой, — безнадёжно. По крайней мере, Эвердин нас к ним точно не приведёт. Давайте не путать самобеглую картинку на экране, да ещё в сопровождении разухабистых комментариев Труде, с тем, что происходит в настоящей жизни, — хлопнув несколько раз кольчужной перчаткой по спине советника он дал ему понять, что кираса окончательно подогнана, и тому пора браться за своё привычное для первого тура разминки оружие — два одноручных фламберта (1). Сам Бьорн, предпочитавший в качестве защиты полудоспех ландскнехта, положил ладони на рукоять тяжёлого цвайхендера (2). Все четверо стали расходиться по сторонам зала второго этажа, изначально задуманного, как танцевальный — все его стены и промежутки между окнами, сегодня утром распахнутые настежь, чтобы впустить в помещение прохладный воздух, были заняты высокими зеркалами, создающими иллюзию бесконечного объема пространства.
— У секретаря есть претензии к тому, как её премудрость переводит трансляции Игр для нашей аудитории? — потешный титул, присвоенный Труде, выдал в говорящем Улофа, никогда не скрывавшего покровительственно-фамильярного тона по отношению к девушке.
— Начинаем, друзья! Улоф, Бьорн и я — в атаку, Ялмар — обороняется! — Свантессон не позволил капитану ответить. Трое валльхальцев набросились на победителя Великой Резни, мешая друг другу, а тот, очень ловко отбивая их удары круглым щитом, огрызался взмахами секиры. После обмена первой серией ударов, оказалось, что Бьорн не забыл о вопросе:
— Для аудитории… она переводит… великолепно! — слова его, с остервенением исторгаемые между взмахами двуручного меча, напоминали гневные выкрики, — но… она… слишком увлекается. Это она нашим зрителям представила Эвердин вождём восстания… Я видел этого вождя… на расстоянии… удара кинжалом… — цвайхендер Бьорна, наверное, в этот момент разрубил бы надвое щит Ялмара, если бы не был гуманизирован плотным слоем пластика.
— Пауза! — скомандовал Свантессон, — продолжайте, господин Акессон!
— Никакой она не вождь, господа дружина. По повадкам, простая девчонка из леса. Вспыльчивая, грубоватая, нелюдимая. В наших Андах таких полно, — он говорил по-прежнему отрывисто, как-будто еще не закончил боя, — Да, она наблюдательная. Нас раскусила легко. Но чтобы чего-то придумать и кого-то куда-то повести — это нет… Все её сойки и сложенные пальцы — случайность, а не тайные знаки каким-то мифическим сторонникам, воображённые нашей Труде…