Герцог держал приличный двор, имел посланников при всех королевских дворах Европы, при многих дворах германских, и наконец содержал большое число бедных шведских офицеров, которые называли себя и действительно могли быть его приверженцами Средства для всего этого добивались искусством его министра, который сумел получить через Ло[59] 300 000 ливров от регента Франции, небольшую сумму от Испании, и хлопотал о займе остального отчасти на свой собственный кредит. Напрасно просил он о ссуде герцогу своего старого друга Меньшикова, обладавшего несметными богатствами. Меньшиков обратился за обеспечением её к царю, а царь отвечал ему: «Пусть их терпят недостаток, нужда приведет их к нам». Об этом узнали в Лондоне, и лучшим способом для задержания путешествия герцога в Россию признано было пособить ему немного в его стесненном положении. Вследствие чего министерство ганноверское, под видом ложной покорности воле императора, обратилось к королю Датскому с ходатайством о возвращении Голштинии. Король согласился, но довольно неохотно, объявив, что делает это из сострадания и что ничто не заставит его отказаться от Шлезвига.
Император желал, чтобы вопрос об общем замирении Севера был предложен на Брауншвейгском конгрессе и решен там при его посредничестве. Конгресс этот, существовавший уже столько времени, вотще ждал дел, которые на нём должны были решаться и которые никогда до него не дошли. Царь назначал туда министров для переговоров о своем мире с Швециею и делал много лестного императорскому двору тем, что деятельно обнаруживал намерение обратиться к его посредничеству. Он имел две весьма важные причины ласкать этот двор: во-первых он искал для себя допущения на имперский сейм в качестве герцога Ливонского, а во-вторых — думал заключить с домом Австрийским оборонительный союз против турок. Ему очень хотелось привлечь к последнему и Польшу, и таким образом оградить христианство твердым оплотом; но граф Флемминг отклонил короля Августа от этого союза. У царя однажды вырвалось следующее замечание: «Флемминг никому не доверяет, потому что всех политиков считает такими же как он сам, а ему я никогда не доверюсь». Слова эти были переданы графу, который никогда не мог забыть их и усердно содействовал отдельному миру, также наконец заключенному между Швециею и Польшею.
Так как Венский двор сделался для царя предметом особенного внимания, то он отправил туда посланником генерала Ягужинского, одного из самых приближенных своих фаворитов, который прежде был одним из наиболее угодных его денщиков. Денщики — это нечто в роде домашних слуг и провожатых, каких имеет всякий знатный русский. Царь брал своих из русского юношества всех сословий, начиная с знатнейшего дворянства и нисходя до людей самого низкого происхождения. Чтобы сделаться его денщиком, нужно было иметь только физиономию, которая бы ему нравилась. Враг всякого принуждения и этикета, он допускал к себе своих дворян и камергеров только при каких нибудь значительных празднествах, тогда как денщики окружали и сопровождали его всюду. Они могли свободно высказывать ему мысли, серьезные или забавные, какие им приходили в голову. Случалось довольно часто, что он прерывал какой-нибудь важный разговор с министром и обращался к ним с шутками. Он много полагался на их преданность, и этот род службы, казалось, давал право на его особенное расположение. Лучшим способом найти к нему доступ было сближение с денщиками. Сообразно своим способностям и уму они получали всякого рода должности и после того всегда сохраняли в отношениях к своему государю ту короткость, которой лишены были другие вельможи.