Меншиков, в силу штеттинского договора, вывел свои войска из Померании. Он выжал несколько контрибуций с городов Гамбурга, Любека и Данцига, убедил Герца послать в Петербург Бассевича, как единственного человека, способного внушить царю более сострадания к несчастному дому готторпскому, и отправился наконец в Россию. Прием, сделанный ему государем, был весьма немилостивый. Его упрекали, что он всё делал дурно. Он и оставался в Померании, и уезжал оттуда всегда не вовремя. После победы над Стенбоком, он должен был бы спешить пожинать лавры вместе с своим государем в Финляндии, но предпочел собирать их один в Померании; почему же он не окончил жатвы и не продолжал своих завоеваний? Он уступает их другим за ничтожную сумму денег, недостойную обращать на себя внимание, и рискует, по какому-то странному расположению к министрам голштинским, потерять старинного и верного союзника царя, не приобретая ему нового в лице короля прусского, хотя и имел к тому в руках все средства. В защиту против столь важных обвинений, князь ничего не мог представить, кроме пользы от проектов Герца. Но осуществление их было так сомнительно, так отдаленно! Меншиков пал бы непременно, если б великодушная супруга царя не вступилась за него, представляя разгневанному монарху, что среди стольких вельмож, всё еще привязанных к варварским обычаям, которые он старается смягчать, ему нужен слуга способный и мужественный, получивший и знатность, и богатство только от него, обязанный, следовательно, безусловно подчиняться его воле, одним словом такой, как князь Меншиков, которому он никогда не найдет равного, и прежние заслуги которого вполне дают ему право на прощение его настоящей вины. Вследствие таких представлений фаворит на сей раз отделался только тем, что с ним несколько времени обращались с холодностью, заставлявшею его бояться всего. Царь с умыслом показывал ее публично, чтоб удовлетворить датчан и заставить своих царедворцев трепетать за всякое уклонение от его воли, тем более, что не прощает проступков и человеку, для него столь дорогому.
Рассудок говорил здесь в пользу Меншикова устами Екатерины и давал всегда этой государыне то огромное влияние, которое она, в виду всех, так часто имела на душу своего супруга.
Впрочем она имела также и власть над его чувствами, власть, которая производила почти чудеса. У него бывали иногда припадки меланхолии, когда им овладевала мрачная мысль, что хотят посягнуть на его особу. Самые приближенные к нему люди должны были трепетать тогда его гнева. Припадки эти были несчастным следствием яда, которым хотела отравить его властолюбивая его сестра София. Появление их узнавали у него го известным судорожным движениям рта. Императрицу немедленно извещали о том. Она начинала говорить с ним, и звук её голоса тотчас успокаивал его; потом сажала его и брала, лаская, за голову, которую слегка почесывала. Это производило на него магическое действие, и он засыпал в несколько минут. Чтоб не нарушать его сна, она держала его голову на своей груди, сидя неподвижно в продолжении двух или трех часов. После того он просыпался совершенно свежим и бодрым. Между тем, прежде нежели она нашла такой простой способ успокаивать его, припадки эти были ужасом для его приближенных, причинили, говорят, несколько несчастий и всегда сопровождались страшною головною болью, которая продолжалась целые дни. Известно, что Екатерина Алексеевна обязана всем не воспитанию, а душевным своим качествам. Поняв, что для неё достаточно исполнять важное свое назначение, она отвергла всякое другое образование, кроме основанного на опыте и размышлении. Она никогда не училась писать. Принцесса Елизавета всё подписывала за нее, когда она вступила на престол, даже подписала её духовное завещание. При жизни царя она не приближала к себе никого из своих родных. Только после его смерти явился в Петербурге её брат, под именем графа Генрикова. В продолжение двух последовавших царствований он жил в неизвестности. Императрица Елизавета сделала его сына своим камергером. Одна из его дочерей вышла замуж за канцлера графа Воронцова; обер-гофмейстер Чоглоков женился также на графине Генриковой, племяннице императрицы. Графиня Воронцова пользуется известностью как замечательная красавица и как женщина необыкновенно умная и очень образованная[19].
19
В рассказе о родственниках Екатерины Бассевич говорит по слухам и ошибается. Читатели Р. Архива найдут об этом предмете точные известия в одном из следующих выпусков нашего издания. П. Б.