Прибыв из Гамбурга в Англию, я открыл мою флягу с водкой, вынул и надушил, как мог, письма и наставления царя, однако королева почувствовала запах водки, когда я их вручал, пришлось раскрыть причину этого, к удовольствию ее величества. Я был удостоен приема и имел беседу три или четыре раза по протекции лорда-казначея и сэра Фрэнсиса Уолсингема, а также при достойной поддержке со стороны лорда Лесестера и особенно сэра Эдварда Горсея, чью любовь и поддержку я особенно чувствовал, как моего доброго друга и родственника. Московская торговая компания устроила мне хороший прием и дарила подарки; я был предупрежден приказом ее величества не разглашать ни под каким видом секретные наставления царя перед отъездом ее величество приказала зачислить меня в число своих телохранителей, подарила мне свой портрет и удостоила поцеловать ее руку.
Я отбыл в сопровождении 13 больших кораблей, около Нордкапа (North Cape) мы встретились с кораблями Дании и сразились с ними, разгромив их. Прибыв в бухту св. Николая, я отправился на почтовых от Ваги и прибыл в Александровскую слободу, где я представил царю письма королевы и ее секретное поручение. Царь похвалил мою быстроту и деловитость, назначил мне содержание и обещал великую милость по возвращении в Москву. Там он взял в казну привезенные товары: медь, свинец, порох, селитру, серу и все остальное — ценой в девять тысяч [ливров?] и заплатил за них чистой монетой.
Его величество прибыл в Москву [из Александровской слободы], обрушил свое недовольство на некоторых своих знатных и наместников (governors). Выбрав одного из своих разбойников, он послал с ним две сотни стрельцов грабить Никиту Романовича (Mekita Romanowich), нашего соседа, брата доброй царицы Настасий, его первой жены; забрал у него все вооружение, лошадь, утварь и товары ценой на 40 тыс. фунтов, захватил его земли, оставив его самого и его близких в таком плачевном и трудном положении, что на следующий день [Никита Романович] послал к нам на Английское подворье, чтобы дали ему низкосортной шерсти сшить одежду, чтобы прикрыть наготу свою и своих детей, а также просить у нас какую-нибудь помощь[212]. Другое орудие зла — Семена Нагого (Symon Nagoie)[213] — царь послал разорить Андрея Щелкалова (Shalkan)[214] — важного чиновника и взяточника, который прогнал свою молодую красивую жену, развелся с ней, изрезал и изранил ее обнаженную спину своим мечом. Нагой убил его верного слугу Ивана Лотыша (Lottish) и выколотил из пяток у Андрея Щелкалова пять тысяч рублей. В это время царь разгневался на приведенных из Нарвы и Дерпта голландских (Duches) или ливонских купцов и дворян высокого происхождения, которых он расселил с семьями под Москвой и дал свободу вероисповедания, позволил открыть свою церковь. Он послал к ним ночью тысячу стрельцов, чтобы ограбить и разорить их; с них сорвали одежды, варварски обесчестили всех женщин, молодых и старых, угнали с собой наиболее юных и красивых дев на удовлетворение своих преступных похотей. Некоторые из этих людей спаслись, укрывшись на Английском подворье, где им дали укрытие, одежду и помощь, рискуя обратить на себя царский гнев.
Да! Бог не оставил безнаказанной эту жестокость и варварство. Вскоре после того царь разъярился на своего старшего сына, царевича Ивана, за его сострадание к этим забитым бедным христианам, а также за то, что он приказал чиновнику дать разрешение какому-то дворянину на 5 или 6 ямских лошадей, послав его по своим делам без царского ведома. Кроме того, царь испытывал ревность, что его сын возвеличится, ибо его подданные, как он думал, больше него любили царевича. В порыве гнева он дал ему пощечину (метнул в него копьем)[215], царевич болезненно воспринял это, заболел горячкой и умер через три дня[216]. Царь в исступлении рвал на себе волосы и бороду, стеная и скорбя о потере своего сына. Однако государство понесло еще большую потерю: надежду на благополучие мудрого, мягкого и достойного царевича (the prince), соединявшего воинскую доблесть с привлекательной внешностью, двадцати трех лет от роду[217], любимого и оплакиваемого всеми. Его похоронили в церкви св. Михаила Архангела (Michaela Sweat Archangle), украсив его тело драгоценными камнями, жемчугом ценой в 50 тыс. фунтов. Двенадцать граждан назначались каждую ночь стеречь его тело и сокровища, предназначенные в дар святым Иоанну и Михаилу Архангелу. Теперь царь более чем когда-либо был озабочен отправкой в Англию посольства для переговоров о давно задуманном браке. Оно было поручено Федору Писемскому (Feother Pissempscoie)[218]. благородному, умному и верному ему дворянину, который должен был совещаться с королевой и просить у нее руки леди Мэри Гастингс, дочери лорда Генри, пэра Гантингтона. Царь слышал об этой леди, что она доводится родственницей королеве и, как он выразился, принадлежит к королевской крови. Послам было приказано просить ее величество прислать для переговоров об этом достойного посла. Посольство царя отправилось в путь. Сев на корабль у [бухты] св. Николая, они прибыли в Англию, где их приняли с почетом, имели прием у королевы, где представили свои верительные грамоты. [Королева] приказала предоставить им возможность увидеть леди, которая в сопровождении назначенного числа знатных дам и девушек, а также молодых придворных явилась перед послом в саду Йоркского дворца. У нее был величественный вид. Посол в сопровождении свиты из знати и других лиц был приведен к ней, поклонился, пал ниц к ее ногам, затем поднялся, отбежал назад, не поворачиваясь спиной, что очень удивило ее и всех ее спутников. Потом он сказал через переводчика, что для него достаточно лишь взглянуть на этого ангела, который, он надеется, станет супругой его господина, он хвалил ее ангельскую наружность, сложение и необыкновенную красоту[219]. Впоследствии ее близкие друзья при дворе прозвали ее царицей Московии. В посланники ее величества к царю был назначен сэр Уильям Рассел, третий сын пэра Бедфорда, умный и благородный джентльмен[220]. Но его друзья, после серьезного обсуждения этого назначения, отговорили его. Тогда Компания купцов выпросила это назначение для сэра Джерома Бауса (Jerom Bowes), который и был хорошо снаряжен за счет Компании. Впоследствии общество расплатилось за свои хлопоты, так как этот посол не имел никаких других достоинств, кроме представительной внешности[221].
212
Кроме Горсея о грабеже Никиты Романовича Юрьева по приказу царя рассказывает только один источник — Московский летописец (ПСРЛ. Т. 34. С. 192, 226). В. И. Корецкий датировал это событие 1575 г., связывая его с земским собором (см.:
213
Нагой Семен Федорович — старший дядя царицы Марии, последней жены Ивана Грозного (см. примеч. 77 к «Путешествиям»). С. Нагой участвовал в Ливонской войне и обороне против татарского вторжения в 1571 г.; после воцарения Федора Ивановича и ссылки царицы Марии в Углич с 1584 г. он служил в далеком Васильсурске. Факт грабежа С. Нагим Щелкалова, о котором говорит Горсей, в других источниках не отражен. После «Углицкого дела» 1591 г. С. Нагой оказался в темнице одного из Низовских городов, где умер, вероятно, насильственной смертью (Сказание о Гришке Отрепьеве // РИБ. СПб., 1909. Т. 13. Стб. 715, 716; РК 1475–1598. С. 231, 233, 245, 348–349, 378, 390, 436;
214
Щелкалов Андрей Яковлевич («Щелкан», «Щалкан» — в английских записках и документах и, видимо, в русской устной традиции; ср. известное более раннее производное «Щелкан» от «Чол-хан») (ум. ок. 1597) — «ближней думы большой дьяк» (с 1570 по 1594) в правлениях Ивана IV, Федора и Бориса Годунова. Будучи одаренным администратором, Щелкалов одновременно ведал делами Посольского и Разрядного приказов и являлся членом Боярской думы (1572) (см.:
215
Запись на полях рукописи, сделанная не рукой Горсея: «Thrust at him with his piked staff» — метнул в него своим острым посохом (см.: Бонд Э. С. 195;
216
О причине ссоры Ивана Грозного с сыном, имевшей столь трагические последствия, источники рассказывают противоречиво. Большинство источников свидетельствует, что царевич пострадал, заступаясь за свою третью жену (две первые были отправлены Иваном IV в монастыри — см. примеч. 58 к «Путешествиям»), Были распространены также слухи о подозрениях и зависти царя к сыну, а также о конфликте, связанном с готовящимся походом на Псков, во главе которого народ хотел видеть не царя, а наследника (см. сводку данных источников:
218
Писемский Федор Андреевич (ум. 1591) — дипломат, посол в Крыму между 1564 и 1573 гг., опричник, в 80-е годы был наместником в Чернигове, Новгороде и Пскове; думный дворянин в 1589–1590 гг. (РК 1475–1598. С. 348, 350, 359, 410, 414, 433;
219
О ритуале русского посольского обычая см.:
220
Рассел Уильям (1558–1613) — крупный военнокомандующий и государственный деятель времен Елизаветы Тюдор (
221
Баус Джером (ум. 1616) — английский посол в России в 1583–1584 гг. Основным в переговорах посла было требование монопольной морской торговли для Англии в России в обмен на возможное заключение военного союза. Баус, как свидетельствуют источники, отличался крайне неприятным, вздорным характером, что сильно осложняло переговоры (см. примеч. 118 к «Путешествиям»; см. также: Сб. РИО. Т. 38. С. 12, 129–130;