Вот в каком положении находилось дело, Ватсон, пока я не приехал по просьбе майора Мерфи во вторник утром, чтобы помочь розыскам полиции. Вы согласитесь со мной, что это дело даже в том виде, как я его вам рассказал, представляет большой интерес, но мои собственные розыски на месте преступления убедили меня, что оно гораздо интереснее, чем кажется с первого раза.
Я начал с того, что опросил еще раз прислугу, но она ничего нового мне не рассказала. Одну только интересную подробность припомнила горничная Джейн Стюарт. Вы помните, что она, услышав спор, спустилась в кухню и привела с собой остальную прислугу. Она говорила, что когда в первый раз подошла к двери, господа говорили такими сдавленными голосами, что невозможно было разобрать ни одного слова. Когда же я стал настаивать, чтобы она припомнила, что говорили господа, то она призналась, что слышала дважды произнесенное госпожой имя Дэвид. Это обстоятельство хоть немножко объясняет нам причину спора. Если вы помните, имя полковника – Джеймс.
Затем нельзя упускать из виду еще одно обстоятельство. На полицию и даже на слуг произвело ужасное впечатление лицо полковника. Трудно себе представить, чтобы лицо храброго воина могло носить отпечаток такого смертельного ужаса и страха. Не может быть сомнения, что он уже раньше предвидел свою судьбу, и потому находился под впечатлением ужасного страха. В одном я согласен с предположением полиции: он не мог бы так испугаться, если бы видел желание жены убить его. Но, хотя рана и была нанесена ему в затылочную часть головы, он мог, желая избежать удара, как раз в это время повернуть голову. У жены полковника началось воспаление мозга, и потому узнать от нее ничего нельзя, так как она лежит без памяти.
От полиции я узнал, что мисс Моррисон, которая ходила на заседание, отказалась объяснить причину, почему миссис Барклай вернулась домой в дурном расположении духа.
Много трубок выкурил я, Ватсон, обдумывая все эти факты и стараясь восстановить истину. Не может быть сомнения, что преступление откроется само собой, как только выяснится, куда исчез ключ от дверей. В комнате его нет, следовательно, его кто-то унес. Ни полковник, ни его жена не могли унести с собой ключ, это совершенно ясно, следовательно, в комнате было какое-то третье лицо. А это третье лицо могло свободно проникнуть и уйти из комнаты через открытое окно. Я был убежден, что тщательное исследование комнаты и лужайки около дома откроет мне следы этой таинственной особы. Вы знаете мой метод, Ватсон. Ни одна пядь земли не осталась не исследованной мной, и в конце концов я открыл следы, хотя, признаться, совсем не такие, каких ожидал. На основании этих исследований я пришел к заключению, что в комнате действительно был посторонний человек, прошедший через лужайку со стороны дороги. Я нашел несколько ясных следов человеческих ног, один на самой дороге, в том месте, где он перелезал через низкий забор, два – на лужайке и два самых ясных следа – на земле под самым окном. Очевидно, этот человек быстро перебежал через лужайку, потому что носки его ног гораздо больше углублялись в землю, чем пятки. Но это меня нисколько не удивило, так как я ожидал найти его следы; гораздо больше поразил меня и заставил поломать голову его спутник.
– Его спутник?
Холмс вынул из кармана сложенный лист тонкой бумаги и осторожно развернул его на колене.
– Что вы скажете об этом? – продолжал он, подавая мне бумагу.
На бумаге были нарисованы следы какого-то маленького животного. Всего было пять отпечатков ног с длинными когтями, каждый след величиной приблизительно с десертную ложку.
– Это собака, – сказал я.
– Разве вы слышали когда-нибудь, чтобы собака бегала по занавескам? А я нашел следы этого странного животного на занавесках.
– Что же тогда, обезьяна?
– Но это не след обезьяны.
– Что же тогда это может быть?
– Ни собака, ни обезьяна, ни кошка и никакое другое родственное им животное. Я пробовал определить, что это за животное, при помощи измерений. Вы видите, что расстояние между передними и задними лапами не больше пятнадцати дюймов. Если прибавить к этому длину шеи и головы, то получится животное длиной не меньше двух футов, а может быть, и больше, если у него есть хвост. Произведем еще одно измерение. Животное двигалось, и потому у нас есть длина его шага. Во всяком случае длина его не больше трех футов. На этом основании мы можем вообразить себе животное с длинным туловищем и коротенькими лапами. Жалко, что оно не соблаговолило оставить нам хоть маленький клочок своей шерсти. Ко всему этому надо прибавить, что оно ползает по занавескам и принадлежит к разряду плотоядных.