Об опубликовании «Записок» тогда, да и в последующие годы, не могло быть и речи — слишком непечатными были страницы этой книги. Это хорошо понимал и автор. Но некоторое число людей в Москве книгу читали. И не только друзья и близкие знакомые. Так, например, Илья Эренбург, знакомство с которым и дружеские отношения у Слуцкого сложились только в 50-е годы, читал книгу в 1945 году. (Интересны высказывания И. Эренбурга о «Записках» в мемуарах «Люди, годы, жизнь»: «С увлечением читал едкую и своеобразную прозу неизвестного мне дотоле Бориса Слуцкого. В рукописи среди интересных наблюдений, выраженных кратко и часто мастерски, я нашел стихи о судьбе советских военнопленных „Кельнская яма“. Я решил, что это фольклор и включил в роман („Буря“. — П. Г). Автором рукописи оказался Слуцкий»[237]. Хождение рукописи по Москве было опасным. Сразу же после отъезда к месту службы Слуцкий в письме просил меня «…купно с Давидом (Самойловым) и Исааком (Крамовым. — П. Г.) изъять из всякого обращения экземпляры основ, девушек, попов и т. д.». Так, на том этапе была решена участь одного из первых «самиздатов». К счастью, друзья сохранили рукопись от «недремлющего ока» (мне известно, что один экземпляр сохранила Елена Ржевская), и «Записки» не разделили участь многих безвестно пропавших мемуаров о Великой Отечественной войне. После смерти Бориса Слуцкого брат поэта оставил экземпляр «Записок» у меня.
В послевоенные годы и вплоть до болезни в конце 70-х годов Слуцкий не обращался к своим «Запискам» и не предпринимал никаких попыток их опубликовать, понимая полную безнадежность. Друзья, знавшие о существовании «Записок», удивлялись тому, что он как бы забыл о них. «Давид Самойлов, — вспоминает вдова поэта Г. Медведева, — в разговорах о Борисе Слуцком (и с ним самим) <…> часто восхищался наблюдательностью, точностью и краткостью его прозаических эссе, написанных сразу после войны, <…> сетовал на упорное нежелание Бориса Абрамовича продолжить столь удавшийся опыт».
Так «Записки о войне» не увидели свет при жизни автора.
В «Записках о войне» Борис Слуцкий говорит о войне правду, не всегда лицеприятную, но всегда правду. Он обрел право говорить о войне без прикрас, без лакировки и посчитал это своей обязанностью. В его «Записках» есть страницы, способные вызвать гордость и восхищение мужеством нашего солдата, его выносливостью и терпением, справедливостью и отходчивостью, верой в победу в самых отчаянных обстоятельствах; трагическое соседствует со смешным и комическим. Но немало страниц и эпизодов повествования могут вызвать упреки защитников «чести мундира», особенно тех, кто, по выражению Давида Самойлова, «проливал за Россию не кровь, а чернила». На многое Слуцкий смотрел глазами политработника, представителя партии в войсках. Но он смотрел не только как партиец, но как гуманист-демократ. Факты, уязвимые с точки зрения ура-патриотов, составляли содержание политдонесений; по ним, в том числе, и по тем, которые писал Слуцкий, принимались решения командованием и военной администрацией освобожденных районов.
Борис Слуцкий называл свои «Записки о войне» «деловой прозой». Думаю, что читатель по достоинству оценит не только документальность, но и художественное мастерство прозы поэта.
Во вторую часть книги включены стихи и баллады Бориса Слуцкого о войне.
Во время войны, делая свое солдатское дело, Слуцкий стихов не писал. (Достоверно известно, со слов самого поэта, что в начале 1944 года он написал «Кельнскую яму», потрясенный судьбой наших военнопленных в фашистских лагерях). И после войны тоже не сразу «пошли» стихи.
«Послевоенные годы вспоминаются серой, нерасчлененной массой, — писал Слуцкий в очерке „После войны“. — Точнее, двумя комками. 1946—1948-й, когда я лежал в госпиталях или дома на диване, и 1948—1953-й, когда я постепенно оживал.
237
Цит. по ст.