– Аня, к вам пришли!
– Войдите.
Анна Андреевна лежала на диване серая, с больным, будто отекшим лицом, с седыми растрепанными волосами. Я была в отчаянии. Оказывается, она не спала всю ночь и только недавно уснула! А растрепанная девочка, объяснила мне Анна Андреевна, это вовсе не девочка, а сама уже мама, Ира Лунина.
Я разложила на столе стихи, книги, свои записи и начала задавать приготовленные вопросы.
Анна Андреевна отвечала, слушала, соглашалась на мои советы, но как-то без интереса. Может быть, попросту сон еще не вполне покинул ее.
Я пожаловалась, что не понимаю одного стихотворения: «Я пришла тебя сменить, сестра».
– И я его не понимаю, – ответила Анна Андреевна. – Вы попали в точку. Это единственное мое стихотворение, которого я и сама никогда не могла понять[58].
Я переворачивала страницы, задавала свои вопросы и мучительно чувствовала, что все это ей в тягость.
– Пожалуйста, запишите все ваши соображения на каком-нибудь отдельном листке, – попросила наконец Анна Андреевна, – а то я все равно все забуду.
Я умолкла, нашла листок, принялась переписывать свои заметки: даты, отделы, варианты, прежние и теперешние циклы.
– Видели ли вы когда-нибудь поэта, который так равнодушно относился бы к своим стихам? – спросила Анна Андреевна. – Да и все равно из этой затеи ничего не выйдет… Никто ничего не напечатает… Да и не до того мне.
Я простилась.
– Возвращайтесь скорее, – сказала она мне на прощание. – Я буду вас очень ждать.
15 ноября 39 Вчера, впервые после приезда, я была у Анны Андреевны.
Лежит. Опять лежит. По ее словам, не спала уже ночей пятнадцать.
Мечется головой по подушке. Рука горячая.
– У вас жар?
– Я не мерила.
Собирается в Москву. Ей уже достали билет.
Прочитала книгу, которую я принесла ей в прошлый раз, – «Смерть после полудня» Хемингуэя. Я рассказала ей, что Митя случайно раскрыл эту книгу на прилавке у букиниста, зачитался, пришел в восторг и купил, – никогда прежде не слыша даже имени автора.
– Да, большой писатель, – сказала Анна Андреевна. – Я только рыбную ловлю у него ненавижу. Эти крючки, эти рыбы, черви… Нет, спасибо!
Скоро пришла Вера Николаевна, принесла еду36. Анна Андреевна ни до чего не дотронулась.
– Я ничего не ем и раздаю. Бессонница – и не могу есть. Все раздаю, а то портится.
Она начала тяжело дышать. Попросила Веру Николаевну пойти к Лунину за камфарой.
Лунин вошел в комнату, напевая. Начал расспрашивать Анну Андреевну, но петь не перестал. Вопросы вставлял в пение.
– Тирам-бум-бум! Что с вами, Аничка? Тирам-бум-бум!..
– Дайте, пожалуйста, камфару.
Он принес пузырек – тирам-бум-бум! – накапал в воду – тирам-бум-бум! – и она приняла.
Оказывается, Вера Николаевна пришла за какой-то картиной Бориса Григорьева, которую Анна Андреевна решила продать. Я вышла с ней вместе, чтобы помочь нести. Картина была тяжелая, даже вдвоем мы еле ее тащили. Какая-то малоприличная баба. Тащить было далеко, по Фурштадтской, по Потемкинской.
Вера Николаевна уже продала для Анны Андреевны несколько рисунков Бориса Григорьева по 75 рублей штука.
4 декабря 39. Вчера утром забежал ко мне на минутку Владимир Георгиевич, попросил вместо него встретить Анну Андреевну, возвращающуюся из Москвы. Телеграмма: «Выезжаю 10.50». Сам он не может уйти утром с работы.
– Я был у нее на квартире, протопил печку, прибрал немного-Сегодня с утра, в указанное им время, я отправилась на вокзал. Но – не встретила Анну Андреевну. Нет такого поезда – 10.50 из Москвы… Вернувшись домой, я на всякий случай позвонила ей. Оказалось, она уже дома. Приехала «стрелой». И попросила прийти сейчас же.
Села на диван, рассказала свою эпопею[59].
– Константин Александрович позвонил Александру Николаевичу[60]. Тот пил. Константин Александрович говорит: «Приходи, тут тебя одна дама ждет». Тот обрадовался, думал, дама действительно! А это оказалась я… Но он все-таки был очень любезен.
И дальше – все по порядку. Потом:
– Борису Леонидовичу очень понравились мои стихи. Он так все преувеличивает! Он сказал: «Теперь и умереть не страшно»… Но что за прелестный человек! И более всего ему понравилось то же, что и вы любите: «И упало каменное слово»[61].
Про Николая Ивановича сказала:
– Мы с ним всегда друг другу что-нибудь дарим… этот раз я уж совсем не знала, что ему повезти. Но в альбоме Бориса Григорьева вижу вдруг набросок и подпись: В. Хлебников. Николай Иванович был счастлив. Подарок удался, я рада[62].
Мы начали вместе топить печку. Она долго не разгоралась, но все же в конце концов огонь затрещал.
60
Константин Александрович Федин – Александру Николаевичу Тихонову. Об А. Н. Тихонове см. 37.
61
По-видимому, А. А. прочла Борису Леонидовичу некоторые стихи из «Реквиема», а также и другие на ту же тему.
62
Надпись Ахматовой на обороте рисунка гласит: «Н. И. Харджиеву от Ахматовой. Скоро 10 лет, как мы дружны. 2 дек. 1939.» (Надпись опубликована Э. Г. Бабаевым во втором выпуске «Ахматовских чтений», с. 205.)