На пятый день я добрался до Манголора и встретил там своих товарищей, которые прибыли на судне под эскортом английского корабля “Нортамберленд” (того самого, который стоял на рейде в Оноре, когда мы туда прибыли), причем капитан потребовал 10 пиастров за сопровождение. Почтенный англичанин не знал, кого он эскортировал.
Прибыл приказ Набаба о том, чтобы мы отправились к нему, и нам были предоставлены лошади и носильщики. 17 января мы выехали из Манголора в направлении Айдер-Нагара.
В тот день мы прошли всего 3 лье, так как наши носильщики еще не привыкли носить французские грузы.
18-го мы выступили ранним утром, так как предстоял долгий путь. Поскольку на моего коня невозможно было надеть ни седла, ни тем более уздечки, пришлось отправить его обратно в Манголор, а мне — идти пешком. Я захватил ружье, чтобы охотиться по дороге. Несколько горлиц и вяхирей поплатились жизнью за упрямство моей лошади. Я прибыл на место одновременно со своими товарищами.
Нас поселили в огромной пагоде, вокруг которой росли очень красивые деревья. Здесь легко могли бы поместиться 10 тысяч человек. Мы расположились в самой высокой башне, чтобы легче было дышать. Там мы провели два дня в ожидании, пока наберут носильщиков, которые нам требовались. (Их сгоняют на принудительные работы в каждом дистрикте. У нас их было 700 человек.) Мы стали осматривать пагоду, где нас поселили. Все скульптуры, лепка и барельефы здесь изображали сцены сладострастия. Нет такой непристойности, которой там не было бы. Подобное можно встретить у всех канаратских язычников, которые поклоняются идолам.
Когда мы покидали Манголор, мы захватили с собой повара, но, видимо испугавшись мараттов, он решил вернуться и ушел от нас без предупреждения. На следующий день нам пришлось самим готовить себе еду. Поскольку мои товарищи оказались весьма неважными поварами и большинство из них не знали правил приготовления пищи, я взялся за это дело сам. Иными словами, я стал главным поваром, а мои товарищи — помощниками: Работа у них была нетрудная: наш стол не был роскошным. Вареный рис и немного соли, три-четыре разрезанные на куски птицы, варенные в отдельной кастрюле с мантеком[314], стручковым и красным перцем, зеленым анисом и небольшим количеством шафрана, чеснока и лука, — все это составляет то, что называют карри[315]. Такое рагу очень острое, и поэтому его едят понемногу с рисом и по желанию запивают водой, без хлеба и вина. Вот и вся наша пища. Нередко бывало, что мы ели лишь раз в день. Иногда по пути нам встречалась деревня, и тогда мы располагались там на отдых. Там мы покупали немного фруктов с толченым или поджаренным на чугунной доске рисом и этим завтракали. Я платил за все из своих денег[316]: по правде говоря, у моих товарищей денег не было, но, даже если бы у меня их было вдоволь, все равно невозможно было бы улучшить питание. Иногда вместо птицы мы покупали одичалую собаку (бесшерстного барана)[317]. Но из нее опять же готовили неизменное рагу! Иногда за неимением птицы и мяса нам приходилось питаться только рисом и бананами. Из-за этого мои товарищи чувствовали себя неважно.
20-го носильщики были собраны; мы выступили в поход и прошли 15 лье за день. Сержант отдал мне своего коня. Мы изнемогали от жары и усталости, но переносили все это терпеливо, понимая, где находимся.
21-го в 4 часа утра мы снова пустились в путь и к полудню прибыли в алдею у подножия Гатт. Мы распаковали часть своих вещей, чтобы поприличнее одеться перед появлением в Айдер-Нагаре. Деревня называется Оссангери. Здесь я впервые увидел верблюдов. Там есть форт, но, насколько я могу судить, не имеющий большого значения. Мы вышли из деревни в 2 часа пополудни и к трем часам добрались до подножия Гатт. Нас опередил г-н Хюгель вместе с моим сержантом, который взял коня цирюльника.
Гатты — самые высокие горы, которые я видел. Они простираются на большое расстояние. Склон на 3/4 лье пологий. Перед входом в ущелье по правую руку находится источник, вода которого прозрачна, чиста и очень приятна на вкус. Она нужна и тем, кто поднимается на Гатты, и тем, кто спускается с них. Справа, напротив источника, стоит шандери[318], нечто вроде пагоды, где живут брамы. Шандери служит складом для караванов, везущих рис из Айдер-Нагара, и одновременно убежищем для путников ночью или в дневную жару, когда взбираться на гору невозможно.
314
В “Путешествии в Азию” Гюго объясняет слово “мантек”: “Так индийцы называют топленое масло”. Однако на самом деле это слово не индийское, а португальское: manteiga — масло (любое).
315
Правильно:
316
Из “Путешествия в Азию” видно, что Гюго по совету Пуара, интеуданта Иль-де-Франса (которого он очень хвалит), купил и взял с собой 200 ружей, которые потом продал в Хонаваре за 7800 ливров (т. е., по подсчетам самого Гюго, приведенным в гл. Xl, за 3222 рупии). У остальных членов отряда не было, по свидетельству Гюго, и 50 экю.
317
Одичалой собакой Гюго называет шакала. Он следующим образом описал шакала в “Путешествии в Азию”: “Одичалая собака, или жакар. Он похож на волка, собаку и лисицу. На первого он походит головой и зубами, на вторую — туловищем (он также спаривается с собаками), а на третью — шерстью и немного хвостом, а также тем, что он охотится по-лисьи и почти так же хитер. Жакар ростом с европейского дога средней величины. Здесь их великое множество. В Маэ в течение первых трех-четырех ночей почти невозможно было уснуть из-за ужасных криков, которые эти животные испускают каждую минуту. Вся часть Индии, где я побывал, полна жакарами. Они следуют за армиями, как псы за пастухом. После сражения несчастные убитые вновь обретают жизнь в кишках этих животных; ведь здесь не в обычае предавать земле павших на поле битвы, и ни в одной из армий нет передвижных лазаретов. Несчастные раненые, оставшиеся на поле боя, тоже становятся жертвой этих животных”. А французы ели кари из шакальего мяса! Бесшерстным бараном Гюго, вероятно, называл шакала из-за вкуса его мяса.