Много бедствий осталось позади, но еще не мало ужасных сцен ожидало меня впереди. Большинство больных отморозили себе во время страшного отступления ноги, руки и пальцы на руках и на ногах и т. д. и теперь лежали уже пораженные гангреной; приходилось отнимать один за другим отмороженные члены, что, конечно, причиняло невыносимую боль. Когда наступал час докторского посещения, на всех лицах выражался ужас и со всех сторон неслись жалобные стоны, пронизывавшие до мозга костей. После ухода докторов отрезанные, почерневшие от гангрены члены собирали в кучу и выносили. Таким образом у лейтенанта Вакса, к счастью умершего потом от горячки, были постепенно отрезаны все пальцы на ногах и на руках.
Я лежал с опухшими ногами среди горячечных больных, умиравших днем и ночью, и возблагодарил Бога, когда ноги у меня настолько зажили, что я кое-как мог снова бродить. У меня доктора хотели тоже сначала отрезать ноги и один палец, но я не дал, соглашаясь лучше умереть, чем остаться калекой.
Благодаря большой неопрятности в госпитале, я чувствовал себя все-таки очень плохо и боялся, как бы не заболеть нервной горячкой, поэтому, несмотря на слабость в ногах, я старался при каждой возможности выходить на улицу и обходил кофейни и трактиры города, не для того, чтобы поесть, но чтобы подышать свежим воздухом. Таким образом я избегнул горячки и снова окреп. Может быть, этому содействовало то обстоятельство, что я уже раз перенес эту болезнь в очень тяжелой форме.
Смерть уже унесла многих среди нас, и все лекарства были бессильны с ней бороться, потому что болели не только телом, но и душой. Больные все время бредили своими родственниками — друзьями и родиной. Около меня лежал всеми любимый полковой священник и не умолкая говорил проповеди. Другой, рядом со мной, лейтенант фон Бюлов, по большей части путешествовал: разговаривал с почтарем, с трактирщиком, со своими спутниками и т. д. Иногда такие речи забавляли, но по большей части они потрясали до глубины души, в особенности сопровождаясь зрелищем, как больные метались на своем жестком ложе, пока не приходила смерть, и одного за другим не выносили в дверь.
Обыкновенно люди умирают ночью, то же наблюдалось и здесь. Трупы сейчас же убирали из комнат, но не относили в упомянутые выше мертвецкие, а складывали кучами в коридоре, где они сейчас же замерзали, превращаясь как бы в камень, так что нечего было опасаться, чтобы кто-нибудь из них мог снова очнуться. Утром их скатывали по ступеням или сбрасывали с крыльца во двор, что всегда заставляло нас содрогаться от жуткого чувства, и мы могли в комнате сосчитать по числу скатившихся, сколько человек умерло за ночь. Сначала мы обыкновенно насчитывали до 10–20 сброшенных мертвецов, потом меньше, потому что число больных в госпитале быстро уменьшалось.
Евреи доставляли в госпиталь громадное количество награбленной провизии, на которую изголодавшиеся набрасывались жадно, как гиены, поглощая пищу почти не пережевывая, не довольствуясь часто двумя, тремя порциями кислой капусты и тому подобных тяжелых вещей. Следовало бы за этим строже следить, но заниматься нами было некому, потому что главные смотрители жили в городе и, опасаясь заразы, избегали госпиталя, как чумы.
Скоро стал ощущаться недостаток в лекарствах, но тяжелее всего было отсутствие топлива, так что у бедных больных, лежавших на полу на скудной подстилке из соломы, не попадал зуб на зуб и застывали руки и ноги.
Генерал фон Редер, употреблявший все усилия для облегчения нашего положения, написал императрице-матери. Было также послано письмо банкиру Якоби в Кенигсберг, но от него получился ответ, что проезжавший военный комиссар отобрал все деньги, ничего не упомянув о госпитале в Вильне, так что он не может вступить с нами ни в какие денежные дела. От императрицы-матери нам и саксонским офицерам вскоре было прислано значительное пособие, из которого каждому офицеру было выдано по четырнадцати прусских талеров, с присовокуплением, что государыня, по мере сил, будет заботиться о своих соотечественниках. Вечная благодарность благородной государыне, чья память навсегда сохранилась в сердцах получивших от нее столь великодушную помощь. Позднее, в России, мы еще раз получили небольшое вспомоществование.