16 мая мы прибыли в Свециловицы, плохую деревушку, где по обыкновению с трудом раздобылись кое-чем съедобным.
Здесь в первый раз мы видели русскую баню, устроенную следующим образом: в маленьком домике, стоящем около воды, заключается одна комнатка, где помещается печь, в роде наших хлебных печей. Когда жара в комнатке доходит до того, что почти захватывает дыхание, народ идёт в баню, там раздевается и всё тело сейчас же покрывается потом; чтобы вызвать его ещё обильнее, они стегают себя вениками, взбираясь всё выше и ложась на устроенных в бане ступеньках. Придя в совершенное изнеможение, обливаясь потом, они выскакивают из бани и бросаются в холодную воду, ложатся в неё или, если недостаточно глубоко, обливаются водой. После такого охлаждения они сейчас же возвращаются снова в баню, чтобы не простудиться и дать телу снова согреться. Это проделывается весь год, летом и зимой, обыкновенно по субботам.
17 мая 1813 г. мы прибыли в деревню Реслинку, 18-го в Ровеместо, тоже деревню. Долго мы не могли нигде устроиться, пока не зашли в маленькую усадьбу, где сначала нам отказали. Помещик был болен чахоткой; мы намекнули, что с нами доктор, и он очень обрадовался. Доктор Клейн пощупал у него пульс, принял глубокомысленный вид, прописал лекарство, и с этой минуты мы обратились в желанных гостей: нас накормили и, в первый раз за все время плена, прикрыли солому чистыми простынями и дали каждому по подушке. Как это было приятно мне, не видавшему постели с июня месяца 1812 г. и даже не всегда имевшему возможность получить охапку чистой соломы, потому что обыкновенно мы уходили из изб, благодаря невозможному дыму и ужасной нечистоплотности, и искали себе приюта где-нибудь в хлеву вместе с скотом. Ночи были по большей части очень холодные, в особенности под утро; у нас было мало одежды, прикрыться было нечем; но все же мы предпочитали такой ночлег на воздухе, где нас, по крайней мере, не тревожили тараканы или прусаки.
19 мая 1813 г. мы перешли из русской Польши в настоящую Россию. Миновали местечко Зыбь-Мая и заметили большую разницу с Польшей. Было как раз воскресенье или вообще какой-то праздник; все население было чисто одето. Так как здесь проходило еще мало транспортов пленных, а между тем русские отличаются большим любопытством, то нас окружила толпа зрителей, относившихся к нам, однако, не особенно дружелюбно и уже при нашем появлении встретивших нас от мала до велика обычным приветствием: «Шельма француз! французу капут!!» и т. д. Раньше проходивший транспорт они даже забросали камнями и грязью.
Накормив здесь лошадей, мы поехали дальше в Вымоту, очень большое село. Здесь нам отвели хорошее, чистое помещение, и хозяева оказались очень радушными людьми.
20 мая 1813 г. мы прибыли в Местикороб, местечко, где не было уже евреев, так как евреям запрещено жительство в России.
22-го прибыли в Карбовицы, 23-го, в плохую погоду, в местечко Семенотка. Здесь мы удобно разместились. Вечером некоторые офицеры пошли в сад русского генерала. Владельца не было дома; они застали только управляющего, порядочного человека, которому они рассказали о своем положении. Услыхав, что некоторые из нас играют на флейте, он сообщил о том молодой графине, дочери генерала; последняя, большая любительница музыки, пригласила офицеров устроить в саду маленький концерт. Мы последовали приглашению, играли сначала марши и арии, сочиненные нашим капельмейстером Тейсом. Собралось все лучшее общество города; управляющий позаботился об угощении; были поданы наливки, пиво, хлеб, мясо, сыр и т. д. Понемногу все развеселились, мы заиграли вальсы, и, наконец, начались оживленные танцы; хотя земля была довольно сырая, но этим никто не смущался, пока вечер не разлучил общество, расставшееся весело и в удовольствии. Это происшествие служило для нас потом долго темой оживленных бесед.
25 мая мы завтракали в городе Новгород-Северске на Десне. Нас поразило, что все дома в городе покривились и покосились. Каменные дома в таком положении непременно обваливались бы, но деревянные дома, где балки пригнаны друг к другу, стоят так уже много лет и еще очень крепки. Мы узнали, что городок и окрестности пострадали от бывшего когда-то давно землетрясения, и действительно, вокруг города мы видели несколько глубоких расщелин. Более подробных сведений мы не могли собрать, еще плохо понимая по-русски, а никто из жителей не говорил ни по-французски ни по-немецки. Жители обошлись с нами очень приветливо, убедившись в нашем печальном положении.