При этом случалось видеть, как полунагие люди спешили за беглецами, упадали в снег и умирали на месте. По дороге лежали рядами нагие люди; многие еще были живы, они катались по замерзшей земле, издавая раздирающие вопли, до последнего вздоха. Как только кто-нибудь падал от холода и изнурения, на него нападали окружающие, раздевали его донага, не обращая внимания, жив он или мертв, и наряжались в его лохмотья. Все эти ужасы возрастали с усилением холодов.
Толпа тащилась в немом оцепенении, с закутанными лицами, с поджатыми руками, одетая в лохмотья, с старыми шапками на головах и пр., с израненными, часто уже пораженными гангреной, ногами, завернутыми в тряпки, стараясь держаться ближе друг к другу. Все были оборваны, голодны и безоружны.
В соседних деревнях и жилищах мы старались найти убежище от леденящего ветра, дувшего беспрерывно; жилища сейчас же до того переполнялись, что никто не мог сдвинуться с места. В печах разводили сильный огонь, причинявший много несчастий. Люди, не попадавшие в избы, располагались вокруг стен, чтобы найти хотя немного защиты от резкого ветра; они разводили огни и окружали всё соломой, теперь снова попадавшейся под руку.
Дрова и солому добывали, снимая крышу с домов, не щадя и тех домов, где нашли себе убежище другие. При этом раздавались ругательства и проклятия. Люди нападали друг на друга, дрались отчаянно, тогда как остальные разоряли дом окончательно. Вытесняя таким образом друг друга, они поджигали жилища, чтоб выгнать остальных. Пламя распространялось с быстротой молнии в деревянных постройках, большинство погибало среди огня, немногим удавалось спастись. Когда загорался дом, все бежали туда отогреваться, но многие, не будучи в силах убежать от быстро распространявшегося огня, погибали жертвой пламени.
Люди блуждали как тени вокруг пожарища или тлеющих костров, обыскивали умерших, и нередко сами погибали на месте.
На рассвете вся толпа, без всякого сигнала, снималась с места, чтобы продолжать несчастный путь.
Пройдя мимо Плехицы, Зослава и Молодечна мы 5 декабря 1812 г., наконец, вышли близ Сморгони на большую дорогу, ведущую в Вильну.
Холод стоял необычайный. Изнуренные люди, с трудом дотащившиеся сюда, блуждали как тени, еле передвигая ноги, глубоко вздыхая и проливая слезы. Ноги у них подкашивались, они собирали последние силы, но шатаясь падали на землю, чтобы более не подняться: чувства окаменели. Остальные проходили мимо, не сожалея о погибших.
На большой дороге попадались пленные русские, которых никто не стерёг, и они могли идти куда угодно. Они направлялись в ближайшие деревни, добывали лошадей и появлялись в виде партизан. Зная, что сопротивление невозможно, все были объяты ужасом. Завидя издали крестьянина на лошади, все, принимая его за казака, обращались в бегство.
Ночью можно было наблюдать ужасающее зрелище: кругом — вблизи и вдали — горели целые селения. Зарево пожаров простиралось по всему горизонту, освещая окрестности как днем красным отблеском огня.
Изнурение толпы дошло до того, что несчастные не могли даже подбирать дерево для топлива. Они садились на своих умерших товарищей, вокруг тлеющих огней, и умирали в свою очередь, когда погасал огонь. Нередко они, теряя сознание, ложились прямо в огонь и умирали в страшных мучениях.
Многие доходили до сумасшествия и пожирали мясо павших лошадей; иные теряли голос, и многие, ослепнув, кружились в толпе, пока, вытесненные оттуда, не падали и не погибали в страшных мучениях.
Так называемый священный эскадрон, составленный в Орше для охраны императора, рассеялся. Вообще трусость заменила храбрость.
Немногие гвардейцы, сохранившие вооружение, побросали его, чтобы не попасться в руки неприятеля с оружием в руках. Все распалось, нужда превратила всех в разбойников и поджигателей; сильный грабит слабого, отнимая то, что ему принадлежало по праву, не чувствуя при этом угрызений совести.
В Сморгони мы застали часть дивизии Коазона из Данцига и несколько дополнительных отрядов из Германии, высланных к нам навстречу из Вильны. Они были в полном порядке и представляли нам, людям, заросшим грязью и копотью, небывалое зрелище. Нам было приятно видеть чисто одетых солдат и слышать бой барабана.
С этого места Наполеон спешил нас опередить, передав командование принцу Мюрату. Теперь все считали себя покинутыми, тем более, что был получен приказ «спасаться как кто может».
На другой день, 6 декабря, дополнительные отряды удалились; я и мой друг надеялись к ним присоединиться, но это оказалось невозможно; они подвигались слишком быстро, и мы не могли за ними следовать. К вечеру мы добрались с величайшим трудом до городишка Осмеяна, где опять застали дополнительные отряды.