Недоумение по поводу назначения сей кавалькады разъяснилось быстро: это был ППО — полевой прачечный отряд. Так именовалось это корпусное подразделение. Ну, подумалось мне, потеряют теперь наши казачки сон и покой…
Разместились девушки в большой палатке, на уютной полянке близ ручья. Галантность наших кавалеров проявилась сразу. Добровольцев воду носить, дров напилить и наколоть и вообще выполнять любую работу, просьбу или указание вплоть до самых нереальных, было весьма много. Штабу полка пришлось вмешаться. Соответствующий приказ строго регламентировал дни и часы взаимоотношений эскадронов и батарей с прибывшим «пополнением» в части стирки.
В тот же день, к вечеру, сидели мы с Николаем в своей половине, письма писали. Я отцу с матерью, он — супруге своей, Анне Никифоровне, в Оренбург. Этот город тогда еще Чкаловом назывался.
Вдруг слышу стук в стену, что разделяла нас с санчастью. Спрашиваю Ефима:
— Чего стучишь?
— Зайди-ка быстренько, дело есть.
Зашел. Ефим, еще кто-то у стола хлопочут. Запах яичницы с салом приятно защекотал ноздри. Скажем прямо, такими яствами мы нечасто баловались.
— Что это ты пир устроил? В честь каких событий?
— А вот сейчас узнаешь. Девочки, вы руки помыли?
Из другой комнатушки вышли две девушки, незнакомые, в форме. Поздоровались робко и на скамейку, что вдоль стены под окнами, рядышком сели. Понял я, что они из того самого ППО.
Посмотрел я мельком на одну, на другую, и словно что-то толкнуло: «Где? Где я видел ее?.. Ведь видел же…»
Еще раз внимательно посмотрел на сидевшую с краю. И девушка в упор, широко раскрыв глаза, смотрела на меня… Робкая, неуверенная улыбка появилась на ее лице.
— Лейтенант… миленький… Господи, жив ведь… — чуть слышно произнесла она.
И тут словно память высветлило: «Рождествено… Школа… 19 января…» Ведь это она тогда ко мне подошла, закурить принесла! Подошел, протянул ей руки:
— Здравствуйте! Вот видите, жив!
— Господи, слава Богу, живы! А я, честно говоря, и не думала, что выживете, ведь врачи вас в смертники определили, а уж когда ночью в Россошь повезли, то уж точно решила, что не доедете. Ну как вы?
Ефим и все, кто был там, во все глаза смотрели на нас.
— Ну, Ефим, по такому поводу придется тебе…
— Без намеков, прошу без намеков! Сам понимаю.
Из какого-то заветного, только ему одному известного секретного места была извлечена фляга с чистейшим, медицинским… Яичница призывно шкварчала в большой глубокой сковороде, вместившей чуть не две дюжины яиц, пучок зеленого лука, появилась еще какая-то снедь. Медики народ гостеприимный — вечер прошел чудесно. Разговоры, воспоминания — конца не видать…
— Пойдемте погуляем, — обратилась ко мйе сидевшая рядом Люда.
Кстати, только сейчас, за столом, я узнал, что она москвичка и фамилия ее Сорокина и что служит она в корпусном медсанэскадроне, а сейчас прикомандирована на помощь в ППО, кладовщицей.
Мы незаметно, так, по крайней мере, казалось мне, тихонечко вышли из дома.
Лес, чудный русский лес. Тишина. Словно и войны-то никакой нет, — словно и не было всех" ее ужасов. И — весна…
Мы шли по тропинке в глубь леса. Люда рассказывала о школе, о том, что добровольно пошла в военкомат, попросилась на фронт, в действующую армию и вот уже год как в нашем корпусе.
— Поначалу страшно было, особенно там, под Валуй-ками. Как стали раненых привозить, молодые такие, знаете, руки тряслись… Крови я боялась. Теперь привыкла. А как тогда в Рожаествено вас увидела, да еще врачи сказали: «безнадежный*, ну, подумала, никогда не привыкну на такие молодые смерти смотреть…
— Не надо, Людочка, сейчас об этом. Кто погиб, того не вернешь. Кто выжил — живет. Но о смерти думать не надо. Смотри, какой лес… и хвоей пахнет. Люблю я лес…
— Вы знаете, я тоже лес люблю. И речку. Особенно когда песочек на берегу и солнышко…
— Да, речки-то на нашей земле есть, а вот песочек-то на многих кровью полит, да какой кровью…
— Ну вы же сами сказали — не надо об этом.
— И правда, не надо. Но ведь не уйдешь от этого… Война, будь она проклята!
Мы шли все дальше и дальше. Молчали.
— Товарищ лейтенант, а вы тоже из Москвы? — В ее голосе прозвучала больше надежда, чем вопрос.
— Да, я из Москвы. Вернее, из Подмосковья. Слышала про такое село — Тайнинское? И станция такая есть по Ярославской железной дороге.
И я рассказал обо всех тех легендах ли, слухах ли, а может, и древней правде, которые бередили наши мальчишеские души в те уже далекие, но не забытые детские и юношеские годы. Я так увлекся воспоминаниями, что не заметил, как стало смеркаться. Мы остановились. Стояли и смотрели молча друг на друга.
— Товарищ лейтенант…
— Не надо «лейтенант», а? Зови меня по имени, ладно? Ведь я тебе не начальник, а ты не подчиненная.
— Не знаю, получится ли…
— Должно получиться. Ведь мы еще встретимся? А?
— А вам… А тебе этого хочется?
— Конечно.
— Значит, встретимся. А знаешь, что мне очень хочется? Чтобы ты научил меня верхом ездить. А то все на повозках да на повозках. У нас ведь верховых-то лошадей мало.
— Во-первых, не лошадей, а коней. В кавалерии так говорить положено.
— Слушаюсь, товарищ гвардии лейтенант! — рассмеялась она. — Так как насчет занятий, договорились?
— Когда прикажете начать? Прямо сейчас?
— Ну не сейчас… Сейчас уже темнеет. Завтра можно?
— Конечно можно, приходи в конце дня.
И мы быстро зашагали по тропинке к дому. Как легко и весело было на сердце в тот вечер. Та неожиданная встреча, лес, показавшийся каким-то особенным… И рядом милая, симпатичная девушка… Нам было по двадцать с небольшим…
На следующее утро я проснулся рано в великолепном настроении. Мне все нравилось! Посмотрел на часы, было что-то около семи. Мысленно повел глазами за предстоящим движением часовой стрелки и отметил в сознании — до вечера еще чуть не полный оборот, 12 часов! Безобразие какое-то, столько часов еще ждать… Чего? Встречи с Людой? Что это со мной? Влюбился? Да как же так может быть, в один день? А Вера? При мысли о Вере всплыло то неприятное, холодное, застрявшее в сердце в тот февральский вечер. А ноябрьский вечер, Зоя? Ничего вразумительного самому себе ответить на вопрос «Что со мной?» я не смог. А кто бы смог?
— Товарищ начальник… — На пороге стоял Николай.
— Чего тебе?
— Где это вы вчера вечером пропадали и когда домой явились?
— А ты что, родитель мой? Или я обязан тебе отчет давать? Так я совершеннолетний. Не маленький.
— Маленький не маленький, а сказать, куда пошли, — надо. Не рядовой солдат. Кстати, вчера вечером из штаба полка прибегали, вас к телефону из штаба дивизии Брате нков требовал..
— Ругался?
— А я почем знаю. Я с ним не говорил. Посыльному сказал, что лейтенант где-то в подразделениях, как придет, скажу, что звонили.
— Так что же ты вчера мне не сказал?
— А что говорить на ночь глядя? Сегодня сами узнаете, что к чему…
К 12 часам мы с Николаем, верхами, выехали в штаб дивизии. До места, где он располагался, ехать было минут сорок.
Братенков собрал оперативников всех подразделений дивизии для ознакомления с обстановкой на участке Воронежского фронта, в тылу действующих армий и в нашем районе. Данные контрразведки, о которых он сообщил, как-то не очень соответствовали, прямо скажу, благодушному мирному настроению.
Дело было в том, что в лес, неподалеку от нашего расположения, противник выбросил парашютистов — то ли разведчиков, то ли диверсантов. Жители соседнего хутора обнаружили в лесу несколько парашютов. Других данных пока не было.
— Так что вот, дорогие товарищи, отдых отдыхом, но бдительность терять нельзя. А то вчера вечером я хотел поговорить с одним нашим товарищем, а его в полку найти не могли. А полк-то в лесу стоит.