<Стр. 602>
открыть совершенно новый театр в любом пункте периферии.
В 1939 году ему поручают организовать театр в Донецке, где в то время заканчивалось строительство нового здания.
Открытие театра состоялось в апреле 1940 года. Театр быстро пошел в гору, и 19 июня 1941 года Лапицкий был вызван в Украинский Совнарком доложить план дальнейшего развертывания деятельности своего нового детища. 22 июня началось разбойничье нападение Гитлера на нашу Родину, и Лапицкий был вынужден эвакуировать свой театр.
Долгие скитания по востоку Сибири, тяжелая болезнь и смерть любимой жены (М. В. Веселовской) не помешали ему еще к ноябрьским праздникам 1942 года по специальному заданию ВКИ поставить блестящий спектакль в Душанбе, признанный лучшим за все время существования Таджикской ССР. Но в начале 1943 года у Иосифа Михайловича случилось тяжелое кровоизлияние, и 5 октября 1944 года он скончался после полутора лет мучительной болезни.
Ни одного оперно-театрального деятеля такого масштаба инициативы, образованности и талантливости мне ни до, ни после встречать не приходилось. Лапицкий сделал много ошибок, был неуживчив, но в такой мере настойчив и принципиален в проведении своих взглядов на искусство и так устойчив в своей страстной любви к нему, что я благословляю судьбу, связавшую нас с ним в первые годы моей театральной деятельности.
О том, что дал Лапицкий всему советскому оперному театру, как он выдвигал молодежь и обучил целое поколение оперных режиссеров, я позволю себе рассказать выдержками из писем двух крупных периферийных режиссеров—народных артистов Эмилия Иосифовича Юнгвальд-Хилькевича и Николая Павловича Варламова.
Первый пишет по поводу встречи с А. И. Мозжухиным во время его киевских гастролей: «Все было неожиданно ново, осмысленно, а главное, актерски совершенно». Поражала продуманность и тщательность исполнения, скупость жеста и яркость, и Хилькевич узнал от артиста, что «все это результаты работы в ТМД с И. М. Лапицким».
С 1923 года Хилькевич работал при Лапицком ассистентом
<Стр. 603>
во время его гастрольных постановок в Ленинграде, на Украине, в Ташкенте. И вот что он пишет об этом периоде. «У него (Лапицкого) не было собственной режиссерской студии или особой школы. Но ни один из маститых оперных режиссеров, если не считать Вл. И. Немировича-Данченко, не дал столько учеников, занимающих ведущее положение в оперных театрах СССР». И дальше: «Он был замечательный педагог, блестяще знавший природу актера, прекрасно владеющий техникой сцены, обладающий огромной режиссерской фантазией и умеющий владеть массами. Он был исключительно музыкален — его режиссерская партитура строилась на глубоком понимании музыкального материала, и от нас, своих ассистентов, он требовал музыкального решения мизансцен». «Он обладал удивительным умением покорять тех, кто с ним работал; особенно большое впечатление производил его показ»... «До сих пор сохранилось в моей памяти, как в 1926 году в Харькове Лапицкий показывал молодой артистке Никсар выход Нурри (опера Дальбера «Долина»). Этот высокий мужчина в сапогах, галифе и френче, с бородой и усами, в пенсне, с бритой головой на наших глазах мгновенно превратился в 11-летнюю босую девчонку, лениво чешущую правой ногой левую. Это было сделано так мастерски, что присутствовавшие на репетиции разразились бурей аплодисментов». И в заключение: «И. М. Лапицкий как мастер, как педагог и знаток оперного театра вписал свою страницу в историю русской оперы и оставил после себя целое поколение грамотных, даровитых, деятельных оперных режиссеров, имеющих свои творческие принципы, идущих каждый своим путем, но никогда не забывающих, что свои знания и технику они приобрели в совместной работе с крупнейшим оперным режиссером И. М. Лапицким».
Н. П. Варламов пишет.
«Сам я тогда не знал Лапицкого, не видел спектаклей его театра. Пришлось только встретиться с его актерами— и вот: принцип их работы, рассказы о спектаклях и трактовках Лапицкого, наконец, какое-то трепетное обожание, выражавшееся у них даже при упоминании его имени, служили доказательством того, что ТМД действительно замечательный театр, а создатель его — изумительный человек и выдающийся режиссер»... И дальше:
<Стр. 604>
«Ряд лет совместной работы с И. М. — это радостный период моей творческой жизни. Воспоминания о нем воскрешают светлый образ дорогого учителя в сочетании его глубоко человеческих качеств и яркой творческой личности»... «И. М. по-настоящему знал музыку и с особенной бережностью относился к замыслам композитора. «В опере, — говорил И. М., — мысли и чувства передаются музыкой, поэтому правильно раскрыть основную идею оперного произведения можно только на основе анализа музыки этого произведения». В сценической интерпретации Лапицкий стремился раскрыть музыкально-драматическое содержание... Детально и вдумчиво разрабатывая развитие музыкальных образов, он искал психологической правды, а не бытового правдоподобия»... «Особенно поражала огромная эрудиция этого человека. Безудержный полет фантазии, изумительная изобретательность компенсировали техническое несовершенство сценических коробок провинциальных театров»... «Старый термин «учитель сцены» неприменим к Иосифу Михайловичу: он был подлинным воспитателем молодых актеров и режиссеров. Само общение с ним, его метод работы влияли на формирование личности, на вкус, на характер молодежи, прививали ей любовь к искусству, к театру»... «Для нас, молодых режиссеров, самым ценным было то, что у Лапицкого ничто не засекречено, как это имело место у других, сохранявших профессиональные тайны»... «Просматривая работу своих учеников, Лапицкий бывал прямолинеен и резок в выражении своих суждений»... «Запомнился его прищуренный взгляд, опущенные углы тонких губ, придающих его выразительному лицу несколько скептическое выражение»... «И. М. все подвергал острой критике, и его оздоровляющий скептицизм помогал разобраться в ошибках, способствуя точности оценок»... «Он был светлой личностью, неиссякаемым источником знаний, примером творческого горения, дорогим человеком, незабвенным учителем».
5
В старой России десять-двенадцать дней подряд ставить одну и ту же оперу никто еще не пробовал... Естественно поэтому было, что в первые недели ТМД посещался плохо.
<Стр. 605>
Но каждая новая постановка вызывала яростную дискуссию на столбцах печати, создавала шум и привлекала внимание. Ибо на одном все сходились, даже самые ревностные хулители театра: в постановку вкладывается так много любви, таланта, знаний и труда, что, невзирая на перегибы, крайности и ряд действительно серьезных недостатков, каждая постановка несет в себе залог успешного движения вперед на пути к реорганизации оперного театра в самых существенных его частях.
Опережая другие категории зрителей, постоянным посетителем ТМД стала интеллигенция. К ней скоро присоединилось студенчество, затем служилый люд. Парадокс, но «Парсифаль» привлек в театр... купечество. Сенновцы и гостинодворцы рядами закупали билеты и со чады и домочадцы чудесно... спали во время бесконечных разглагольствований Гурнеманца и стенаний Амфортаса.
И только снобы долго игнорировали новое начинание. Им было не к лицу ходить в театр, где не только не было ни одного Шаляпина или Собинова, но где посторонних не пропускали к актрисам, где не было балетных ножек в трико и пачках, где артисты не раскланивались не только в середине акта, но даже по окончании его...
Несомненно, известную роль в отсутствии интереса у снобов, то есть у верхушки тогдашней аристократии, к ТМД играла и чуждость театра бывшим тогда в моде символизму и импрессионизму.
Плохо ли, хорошо ли, но ТМД фактически всей своей деятельностью боролся против импрессионизма. Больше всего это стало бесспорным после попытки театра поставить в реалистических тонах полумистическую, хотя и скромную легенду о сестре Беатрисе (опера А. А. Давидова).
Слава Музыкальной драмы получила такой резонанс, что весной 1914 года, через два года после открытия театра, было задумано образовать Финское акционерное общество, которое должно было построить плавучий театр на 1950 мест для гастрольных поездок театра по крупным портовым городам Европы и Америки. Только начало первой мировой войны помешало осуществлению этого грандиозного проекта.