Такие насмешки появляются потому, что сам дурак по складу характера совершенно не похож на мудреца. И свойство крайней глупости, присущее этому человеку, измениться не может. Вот потому-то он всеми правдами и неправдами стремится получить хоть самую малую выгоду.
Подражать глупцу нельзя ни в коем случае. Если, уподобляясь помешанному, человек побежит по дороге,- это помешанный. Если, уподобляясь злодею, он убивает другого человека,- это злодей. Подражающий скакуну сродни скакуну, подражающий Шуню – последователь Шуня. И тот, кто, пусть даже обманом, стремится быть похожим на мудреца, должен называться мудрецом.
LXXXII
Корэцугу-но-тюнагон был щедро наделен талантом воспевания ветра и луны. Всю жизнь он хранил чистоту и читал сутры. А жил он вместе с храмовым монахом Энъи-содзё ш. В годы Бумпо ш, когда храм Миидэра сгорел, Корэцугу сказал монаху:
– Прежде, обращаясь к вам, мы говорили «храмовый монах». Но так как храма не стало, отныне мы будем называть вас просто монахом!
Очень остроумное замечание!
Поить вином простолюдина – дело, требующее большой осторожности. Один мужчина, живший в Удзи, знался с неким Гукакубо – священником из столицы. Священник этот был отшельником, человеком весьма изящным и привлекательным и доводился ему шурином, поэтому отношения между ними поддерживались самые сердечные. Однажды за бонзой в столицу был прислан конь и слуга. Гугакубо встретил слугу словами:
– Дорога предстоит дальняя. Прежде всего надо, чтобы ты пропустил разок,- и предложил ему сакэ.
Тот чарочку за чарочкой, чарочку за чарочкой выпил-таки изрядно. Потом он прицепил к поясу меч, что придало ему весьма бравый вид, приведший Гугакубо в хорошее расположение духа, и пустился в дорогу, сопровождая священнослужителя.
Где-то в районе Кобата путники повстречали монаха из Нара, а с ним – большое число воинов. И тут наш провожатый бросился им наперерез и с возгласом:
– Подозрительно, что они делают в горах в такой поздний час? Стой! – выхватил из ножен меч.
Воины все, как один, тоже обнажили мечи и вложили в руки стрелы. Увидев это, Гугакубо умоляюще сложил руки:
– Извольте видеть, он же мертвецки пьян! Простите его великодушно,- после чего все посмеялись над ними и по
ехали дальше. Провожатый же, обернувшись к Гугакубо, гневно произнес:
– Однако же вы изволили вести себя крайне досадным образом. Я вовсе не пьян. Я желал прославить свое имя, а из-за вас мой меч оказался обнаженным всуе! – и в порыве безрассудства ударил священника мечом, а когда тот рухнул
наземь, заорал: «Караул, разбойники!»
Когда же на крик его сбежались всполошившиеся сельские жители, он вдруг заявил: «Это я разбойник!» – и, кидаясь из стороны в сторону, принялся размахивать мечом и очень многих поранил, но в конце концов был схвачен и связан.
Залитый кровью конь священника по той же дороге примчался домой, в Удзи. Домашние перепугались и срочно послали на розыски пропавших большую группу мужчин. Гугакубо нашли на заросшей кустами гардении равнине. Он лежал и тихонько стонал. В Удзи его принесли на руках.
Хотя пострадавшего и спасли от близкой смерти, но ударом меча у него была сильно повреждена поясница, и он остался калекой.
LXXXIV
У одного человека был «Сборник японских и китайских песен», переписанных якобы рукой Оно-но Тофу. Кто-то сказал владельцу:
– У меня, разумеется, нет никаких сомнений относительно вашей семейной реликвии, однако вот что странно: по времени не получается, чтобы Тофу мог переписать сборник, составленный Сидзё-дайнагоном, который жил после него.
– О, значит, это действительно редчайшая вещь! – ответил тот и стал беречь рукопись пуще прежнего.
Как-то заговорили, что в глубине гор водится такая тварь – называется кот-оборотень. Он пожирает людей. Один человек сказал по этому поводу:
– Да вот здесь хоть и не горы, а тоже, говорят, будто кошки с годами становятся оборотнями и случается, что хватают людей.
Эти слухи дошли до некоего Амида-буцу -монаха, сочинявшего стихотворные цепочки рэнга,- он жил поблизости от храма Гёгандзи.
«Я же все время брожу в одиночестве,- подумал он,- надо быть настороже!»
Как-то раз сей монах до поздней ночи сочинял где-то рэнга и возвращался домой один-одинешенек, и вдруг, на берегу речки – кот-оборотень, о котором все толковали,- ну конечно! – кинулся к монаху и готов был уже наброситься на него и впиться в горло!
Обомлев от ужаса, монах вздумал было защищаться -
нет сил, не держат ноги. Бултыхнувшись в речку, он завопил:
– Помогите!!! Кот-оборотень! Ой-ой! Ой!!!
На крик с зажженными факелами в руках выскочили из домов люди. Подбегают к речке, смотрят – хорошо известный в округе бонза.
– Что,- говорят,- случилось?
Когда вытащили его из воды, веер и коробочка, которые он получил как призы на стихотворном состязании и спрятал себе за пазуху, исчезли под водой.
С видом человека, спасенного чудом, монах еле притащился домой.
На деле же оказалось, что это прыгнула к нему его собственная собака: она узнала хозяина, несмотря на темноту.
Отодзурумару, прислуживавший дайнагон-хоину, знался с человеком по имени господин Ясура и постоянно ходил к нему. Однажды, когда послушник вернулся от своего знакомца, хоин спросил его:
– Куда ты ходил?
– Я ходил к господину Ясура,- ответил тот.
– Этот Ясура мирянин или монах? – последовал новый вопрос, и мальчик, смиренно разглаживая рукав, произнес:
– Кто же он такой?… Головы-то его я и не видел.
Он почему-то не видел одной только головы…
LXXXVII
В учении о темном и светлом началах нет никаких наставлений по поводу Дней красного языка. Древние не питали к ним неприязни. Не в наши ли дни из-за чьих-то высказываний возникла к ним нелюбовь?
Говорят, будто дело, начатое в эти дни, не достигает счастливого завершения; будто нельзя в такие дни ничего толком ни сказать, ни сделать; что найдешь – то потеряешь, что задумаешь – не сотворишь, Это глупости.
Стоит попытаться сосчитать дела, окончившиеся несчастливо, хотя исполнение их и было приурочено к благоприятному дню, получится то же самое. Причина этого в том, что безмерны границы изменчивости: кажется, вещь существует, а ее нет, у того же, что имеет начало, нет конца.
Цели недостижимы, стремления безграничны. Сердце человека непостоянно. Все сущее призрачно. Так чему же застыть хотя бы на мгновение?
Причины этого неизвестны. Конечно, плохо, когда в благоприятный день творят зло, и, конечно же, хорошо, когда в неблагоприятный день совершают добро,- так можно сказать. Добро и зло зависят от самого человека, а не от выбора дня,
Некто, обучаясь стрельбе из лука, встал перед целью, держа в руке две стрелы. Наставник заметил ему:
– Новичок, не держи две стрелы! Понадеявшись на вторую стрелу, ты беспечно, отнесешься к первой. Всякий раз считай, что другого выхода у тебя нет и попасть ты должен этой единственной стрелой!
Но разве в присутствии наставника можно помыслить о небрежном обращении с одной стрелой, когда их у тебя две? О нет: пусть даже сам ты не знаешь о своем нерадении, знает о нем твой учитель.