Вот вам Сцилла и Харибда нашего «скоропомощного» хозрасчетного бытия.
Итак, сегодня 15 февраля, наш день, афганский. Почему пятнадцатое? Конец афганской войны, наш праздник. У моего отца 9 мая, День Победы. А у нас победы не было — и слава богу. Мы празднуем просто окончание войны.
И ни слова о «скорой». На сегодня эта тема закрыта.
Сегодня с утра мы сидим у Пешкина и пьем. Жена его тоже чтит эту нашу традицию, знает, что это на весь день. И, чтоб не мешать, ушла к родителям.
Мы — это Серега Пешкин, Вовка Клячин, Стас Карацуп, я и, конечно же, Пашка. Вместе служили, вместе и воевали в одной и той же ДШБР — десантно-штурмовой бригаде и живем тоже рядом, в одном и том же военном городке. Кроме Пашки — помните, тот обитает в Краснодаре, но 15 февраля — это святое, может не может, а приползает ежегодно.
Начинается игра-представление.
— Господа офицеры, прошу разрешения представить коллегу — мой друг, однокашник по академии и тезка Владимир Шуля-табиб!
— В Афгане был? — сурово спрашивает Пашка.
— Само собой, — оскорбленно поднимаю плечи я, разве я привел бы не афганца. — Начмед бригады, был рядом с нами в Джелалабаде.
— То-то я гляжу, вроде знакомый! — радушно улыбается Серега. — Прошу! Стас, стакан гостю!
— Знакомьтесь, Шуля, — облегченно вздыхаю я. — Наш бессменный тамада Павел Клюев, бывший командир танковой роты, капитан, ныне…
— Безногий на ногах и импотент с метровым х…! — протягивает руку Пашка.
Так он представляется только в нашей компании и больше нигде. И хохочет.
— Стас Карацуп, бывший хирург нашей медроты, ныне главный пупкорез районной детской больницы!
— Сам такое слово! — ворчит Стас.
— Р-разговрчики в строю! Обратите внимание, коллега, последние афганские полгода он был моим подчиненным, и я как начмед…
— Хватит трепаться, начмед! Дай выпить человеку, потом трепись! — протягивает беспалую руку Вовка и, скрипнув протезом левой ноги, представляется сам: — Капитан Владимир Клячин!
— Бывший начальник бригадной разведки, а ныне начальник штаба ГО города, — добавляю я.
— ГэО — аббревиатура, — поясняет Серега. — Означает Говно Отменное!
— Если уже где и есть говно, так это в твоем здравоохранении! — беззлобно огрызнулся Клячин. — Наливай, сундук! Сколько можно ждать!
— Начали! — скомандовал Пашка и поднял полный стакан. — За всех, кто не вернулся из Афгана!
Ритуал у нас разработан давно. Вернее, не разработан, а как-то сложился сам собою. Пьем только водку и спирт. Первый стакан полный, все последующие — кто сколько может. Начинаем с утра, к ночи ящик водки должен быть пуст.
Здесь, в военном городке, две трети жителей — афганцы, еще служащие и уже отслужившие, поэтому пятнадцатого февраля весь городок гудит большой всеобщей пьянкой.
После первого стакана, что «за всех», пьем за Лешку, за Ивана, остальных друзей-офицеров, поименно за каждого погибшего. Потом — кто во что горазд.
— Ты, Паша, зря с ними связался, — тяжело ворочая языком, выговаривает ему Серега. — Все это сволочье, шкуродеры! Ты Никанора знал? Штурманец из авиаполка. Не знал? Вот хоронили его недавно. Нормально похоронили, как положено. И памятник заказали, чтоб через год был готов. Ты знаешь, сколько эти хапуги заломили за памятник?
— Афганец? — уточнил Пашка.
— Ну.
— Афганцам я памятники делаю бесплатно! — выпрямился Пашка. — И матерям их бесплатно! Понял? Бес-плат-но! А остальные пусть платят — и за себя, и за них! Понял?
— А женам?
— Им-то за что? — Пашка презрительно скривил губы. — Жена не родственник, понял? Ты у дока спроси, — кивнул в мою сторону, — стал бы он своей мадонне беплатный памятник ставить?
— А я своей с удовольствием! — хохотнул Вовка Клячин, от которого тоже сбежала жена, еще когда он в госпитале лежал. — Пусть только отдаст сына — и я ей два поставлю! Один в головах, другой в ногах! С превеликим удовольствием!
Я промолчал. Черт с ней, пусть живет, как хочет. А дети… Ну, допустим, она мне их отдала — и как бы им со мною жилось? Пока служил — с утра до ночи на службе, неделями на учениях, а то и больше. А теперь на «скорой» и того хуже: то на сутки, то на ночь, пришел домой да завалился спать, на иное уж сил нет. Вообще я заметил: на «скорую» идут чаще всего люди с неустроенной личной жизнью. Не обязательно разведенные: просто если человеку неуютно дома, не рвется он домой, самое ему место у нас. А если рвется, долго не выдержит, уйдет. Здесь работа на износ. Кто-то, поняв и почувствовав это, пугается и бежит.
«Скорая», наверно, самая грязная и вонючая работа в медицине. Конечно, в больших городах и на «скорой» есть своя аристократия — на специальных реанимобилях катаются, в кардиобригадах, ну а нам, провинции, до них как до неба. Мы земство, только что вместо рессорной брички-двуколки катаемся на стареньком «уазике» и зарабатываем раз в десять меньше.