задержался - мне стало скучно. Слава богу, нашлись знакомые ребята, подали идею
демобилизоваться и работать у них на "скорой".
Кадровики подсчитали: вместе со всеми афганскими да "отдаленными" у меня
набегает двадцать шесть лет выслуги - стало быть, гарантированный пенсион, можно
работать, где угодно, и ни перед кем не тянуться! Свобода! Плевать на генералов! Как это
однажды сказал Пирогов: "Нет больших сволочей, чем генералы из врачей!"
Я плюю на всех сволочей в мире, на военных и штатских! Я не боюсь, что меня
выгонят с работы, я ни-че-го не боюсь, поскольку у меня есть пен-си-он! Чудесное слово.
Великое слово. Сладкое, как его синоним "Свобода".
И вот я на "скорой", занят привычным армейским делом: veni, vidi, vici. Ну, правда, vici удается не всегда, но главное - довезти живым - довольно часто.
Это я умею, это, как говорится, мое. Говорят, в Штатах этой премудрости обучен
каждый полицейский. Не уверен. Но даже если это так, то и черт с ним. Это мое и точка.
Я врач "скорой", сутками катаюсь по городу, бегаю по лестницам, сражаюсь со злыми
собаками, тону в грязи и сугробах. Мое дело - первый диагноз и первая помощь.
Но от американского полицейского, умеющего делать то же самое, я, видимо, отличаюсь тем, что не могу не видеть связи между больным и болезнью ( забытые многими, а в Америке и вовсе непопулярные азы), между больным и обществом, в коем он обитает. И
срабатывает профессиональный навык: по множеству мелких признаков (цвет лица, ладоней, поза, походка и т.п.) я ставлю Первый диагноз больному и по таким же признакам - диагноз
обществу.
Чересчур самонадеянно? Пусть. А кто сейчас не самонадеян? Политики, которые
пытаются править нами, то бишь лечить наше общество? Так ведь каждый из них мнит себя
по меньшей мере Боткиным, а сколько их есть - столько и диагнозов и рецептов спасения. А
у больного уже едва прощупывается пульс.
В отличие от политиков, я ставлю лишь Первый диагноз, мое дело - не дать
больному помереть до больницы, лечить же его будут совсем иные специалисты. По своим
данным. У них приборы, всякая аппаратура, всякая немыслимая химия - им и карты в руки.
Итак,напяливаю белый халат, сажусь в свою, скажем мягко, не слишком
комфортабельную автоколымагу, дежурю смену, а то и сутки. И не в столицах, а в обычном
средней величины райцентре, где и населения-то всего около ста тысяч душ.
Рядом красавица Аня Алехнович, фельдшер, и водитель Петя Хлопков - все мое
войско, отряд быстрого реагирования. Мы немножко влюблены друг в друга, немножко
ревнуем, когда кому-нибудь из нас приходится временно, на одну-две смены, перейти в
другую бригаду.
- Омега-2, как слышите?
- Третья на приеме.
-Троечка, возьмите в центре, Карла Маркса, 15 -10. Шестьдесят девять лет, плохо с
сердцем.
-Понял, Карла Маркса 15 - 10. Петя, погоняй!
Это рядом, минут пять езды. Второй этаж. В подъезде чисто, не воняет ни мочой, ни
кошачьим.
На звонок никто не отзывается. Толкнул дверь - открыта.
Ясно - одиночка.
Женщина на кровати, лицо землистое - похоже, дело дрянь.
Одышка, в глахах мечется боль и страх.
- Доктор, плохо... Словно кол в грудь вогнали... Воздуху не хватает...
- Когда появилась боль?
- Вчера... вечером, около десяти... Выпила все таблетки, что дома были...
Сейчас шестнадцать двадцать, приступ, следовательно, длится около восемнадцати
часов - наверняка инфаркт. С аневризмой? Вряд ли: с аневризмой, скорее всего, уже бы
"заземлилась". Но кардиогенный шок есть, вон лицо какое, Хорошо бы рефлекторный...
- Что ж сразу не вызвали?
- Ай, доктор, неловко вас беспокоить... Я ж старуха, все одно помирать скоро...
- А ты, мать, не спеши, не спеши! Что за таблетки ты принимала?
- Все, что было... И соседка еще своих принесла... все от сердца... Все одно не
помогает...
- И все же что именно?
- Ох... все коробки в ящичке...
Аня, умница, пока я разговариваю, уже и кардиограф разворачивает, и нитроглицерин
бабке под язык засунула, и манжетка тонометра у нее на руке.
- Сколько?
- Девяносто на шестьдесят.
Маловато, но терпимо, минуты две еще в запасе есть.
- Аня, два кубики фентанила, один дроперидола в вену - быстро! и налаживай