Поседел Серега. Да и все мы изрядно пооблезли и вылиняли. Кто плешив, кто сед, а я
так вообще похож на пивной бочонок.
- Пустыня - самое милое место на земле! - вещает Вовка Клячин, безуспешно пытаясь
растрясти Серегу. - Чтоб ты это знал, реаниматочник чертов!
Это точно, здесь он не врет.
Лошкаревкой мы называли город Лошкаргах.
И было такое: девятая рота третьего батальона, которой тогда командовал капитан
Вовка Клячин, высадилась с вертолетов неподалеку от кишлака Джида. Был с ними и я. С
ходу взяли кишлак, захватили здание школы и засели в ней. Захватили, быстренько
обложились минными полями, сидим, ждем подхода батальона. А батальон что-то не
торопится. То ли другое задание получил, то ли еще что, только деться нам некуда: душманы
со всех сторон, носа не высунешь. Как в том анекдоте: "Батя, я медведя поймал, что с ним
делать?" - " Отпусти да иди сюда." - "Дак он не пускает!"
Обложили нас капитально, одно спасенье - минные поля. Знаете, есть такие
впечатляющие мины с направленным горизонтальным взрывом - в секторе действия даже
траву сбривает, не сунешься. Ну вот, сидим день, второй, третий, еду нам с вертолетов
сбрасывают - десять дней сидели, пока за нами не пришла Пашкина танковая рота.
А в нашей роте, понимаете, уже около двадцати дембелей, им домой поскорей, они
каждый день считают, и рваться в атаку им резона нет. Лучше еще год просидеть в этой
дыре, только бы выскочить живым из "зеленки" в пустыню. Зеленка - это зона рощ и садов, там под каждым кустом пулемет, на каждом дереве снайпер. То ли дело пустыня! Эдем, рай, мечта! Там нам сам черт не брат, там нас и танки прикроют, и вертолеты заберут, там мы к
себе никого и близко не подпустим.
До этого рая, то есть до пустыни, было всего два с половиной километра - точнее, огромное расстояние, аж два с половиной километра! Десять минут на танках и и бэтээрах.
Но ведь эти десять минут надо еще прожить, десять минут - это срок! В общем, до пустыни
мы все же добрались, Пашка вывез на своих бэтээрах, но двое дембелей попали домой
только в цинковых ящиках. Ну, мы, офицеры, наша доля такая, а вот эти мальчишки-
дембеля...
- Подъем! - орет Пашка. - Подъем! Дома отоспитесь, подъем! - жестким
командирским, не терпящим возражений голосом возглашает: - Пьем расхожую, пьем за наш
Афган, где мы были молоды, сильны, отчаянно смелы и правы! Все подняли? Взрогнули!
Я кивнул и выпил вместе со всеми. В его тосте все правда, за исключением одного-
единственного слова, а именно "правы". Мы уже не раз спорили - я, Пашка, Клячин. Я им
цифры, факты, а они свои культяпки, и против таких аргументов я бессилен. На кой им черт
то ужасное знание, что искалечены они зазря, по недомыслию нескольких кремлевских
старцев? Это я, целый и почти невредимый, могу позволить себе роскошь называть вещи
своими именами.
Молодость, отвага, сила, бескорыстная дружба - все было, все правда. Как правда и
то, что нас ненавидели. И самое страшное - для меня, по крайней мере, - было за что
ненавидеть. Где-то, кажется, у Горького, я прочел: " Правда - это та единственная женщина, которую никто не хочет видеть голой". Я врач, мне по штату положено видеть голых. И я
вижу, что правда о нашей родной десантно-штурмовой бригаде страшна и уродлива - как
правда о зондеркомандах СС.
- Да как ты смеешь! - кричат мне в ответ. - Да знаешь ли ты, что творили эсэсовцы у
нас, в Беларуси!
- Знаю. Они убили половину моих родственников. А вы знаете, что творили мы в
Афгане?
И эта голая правда, глумливо ухмыляясь, говорит мне:
- Ну что, гуманист вонючий, слабо признаться, что ты был врачом зондеркоманды? И
автомат не только носил, но и стрелял и еще как стрелял! Было?
- Цыц, ведьма! - я замахнулся на нее бутылкой, но
воремя узрел, что в бутылке еще что-то есть - пока допил, она исчезла...
День начался с совещания у начмеда. После долгих нудных начальственных нотаций
и угрожающих предупреждений неожиданно сам собою вылез вопрос о формировании
бригад.
- У нас нет неквалифицированных людей! - гремел начмед. - Все врачи и фельдшера, все медсестры имеют дипломы и за плечами не один год стажа. А здесь, понимаете, кое-кто
позволяет себе капризничать: с тем работать буду, с тем не буду! Мы не на посиделки