Люба живет от меня в трех станциях метро. Через полчаса я у ее дома. На выходе из подземки прикупил пару пива, на всякий случай. Употреблю, как получится, перед или после.
Захожу в подъезд обычной панельной пятиэтажки. Поднимаюсь по лестнице. Квартира – на третьем. Но вот ведь запыхался, как будто на Джомолунгму вскарабкался. Сердечко бьется: трах-тах-тах, трах-тах-тах…
Сейчас, сейчас отдышусь, соберусь и позвоню в эту дверь.
Жму кнопку. Слышу звонок. Жду. Из-за двери никаких звуков. Она что, глухая? Или в ванной ополаскивается? Или специально меня так томит, разогревает? Еще звоню. И еще. И еще.
И вздыхаю, наконец:
– Ку-ку, Гриня. Пролет…
Снова гляжу на записанный адрес, на номер квартиры – все верно. Чья-то шутка? Неумно-с, господа.
Жму на кнопку звонка еще раз и иду к лестнице. Медленно шагаю по ступеням и слышу, как скрипнула на площадке раскрываемая дверь. Оборачиваюсь – не моя, с противоположной стороны. Но из-за двери обращаются явно ко мне:
– Леша?
– Да…
Я снова поднимаюсь. За полураспахнутой дверью стоит довольно молодая женщина. В простеньком халатике с ромашками. Без макияжа. Светлые, слегка причесанные волосы, невыразительное лицо. Она кивнула:
– Я – Люба. Заходи.
«Перепутал все-таки квартиру, кретин» – ругаю себя, вторгаясь в небольшую прихожую. Но Люба, закрыв дверь, реабилитирует:
– Я специально соседнюю квартиру указала. В ней сейчас никто не живет.
– Зачем? – не понял я.
Люба жмет плечами:
– На всякий случай. Не известно ведь, кто придет. А так я в глазок могу рассмотреть. Один пришел или с кем-то. Не маньяк ли какой-нибудь или придурок.
Я взглядываю на себя в висящее на стене зеркало:
– Ну и как: не маньяк, не придурок?
– Нет, вроде. Проходи в комнату.
Разуваюсь. Вхожу. Оглядываюсь. Обычная однокомнатная квартирка. Похожа на мою.
Шторы задернуты, и потому в комнате полумрак. Но вижу, что мебели немного. Шкаф, стол, три стула, кровать. Постель разостлана. Компьютера не наблюдаю. Может, на кухне? Поворачиваю голову.
Люба садится за стол:
– Если ты компьютер ищешь, то у меня его нет.
– Но как? – не понимаю я.
Люба показывает пальцем вниз:
– Это у Светки-соседки есть компьютер. Она твое объявление прочитала. И сразу мне предложила: хочешь, мол, мужика, вроде не стремный. Вот мы с ее компьютера письмо тебе и отправили.
Она заложила ногу на ногу. Из-под халатика, застегнутого всего на пару пуговиц, открылась нога. Вся целиком. Я напрягся, но устоял, поставил на стол пару пива:
– Хочешь стаканчик.
Люба покачала головой:
– Потом.
Она встала и подошла к постели. Легла на спину. Расстегнула последние две пуговицы. Я увидел вполне приличное тело. Немного худощавое. Но со всеми полагающимися выпуклостями и впадинами. Тут же стащил с себя штаны. И покрыл ее. И раз, и два…
Потом откинулся на спину и поздравил себя: «С облегчением…»
Люба встала. Накинула халат. Застегнула его на все пять пуговиц. Глянула на часы:
– Тебе пора.
Я не возражал:
– Пора – так пора…
Оделся. Мучимый жаждой, потянулся было к бутылке:
– По пиву?
Но Люба покачала головой:
– Нет, уходи…
Мало ли бывает у женщин причуд:
– Ну, ладно. Я пошел.
Какие проблемы: куплю себе еще бутылочку у метро. Стал обуваться, и на глаза мне попались маленькие лыжи в углу прихожей. А на вешалке висело детское пальто. На рукаве мокрое пятно.
Значит, у нее есть ребенок. Люба, наверное, выводила его недавно гулять. А где он сейчас? Скорее всего, где-то рядом, да у той же соседки.
Ага, из-за ребенка она меня и торопит. Обулся-оделся:
– До свидания, Люба…
Она принялась открывать замок:
– До свидания…, – остановилась, – Знаешь, может, у тебя есть немного денег?
Я пожал плечами:
– Конечно…
Полез в карман. Почему-то суетливо.
Денег у меня было с собой совсем немного. Я ведь ехал в незнакомое место. Протянул ей почти все, что имелось (оставил только на пиво и метро):
– Хватит?
Люба кивнула:
– Спасибо. Пока…
– Пока…
Она вложила мне в руку бумажку:
– Мой телефон. Если что – звони.
– Хорошо.
У метро я с удовольствием выдул бутылочку пивка. Пил и щурился на воскресное солнышко. Телу было легко и хорошо. А в пустой голове проскочила мысль: «То, что делает Люба, проституция или нет?»
Но думать совершенно не хотелось. И бумажку с ее телефоном я скатал в шарик, щелчком отправил в урну. Почему-то не было никакого желания возвращаться в эту квартиру. Туда, где детские лыжи и пальто в углу прихожей.
Может, стоило не выбрасывать телефон, а поделиться им с так же страдающим Казимиром? Ему такая подруга тоже, наверное, для одного раза сойдет. Впрочем, как говорят в Турции: «дело сделано, и единственное утешение – что его уже не исправишь…»