Гитлеровцы все же открыли один из наших тайников, но не успели вывезти: мы отбили… Что навело их на след, до сих пор я не знаю. Наши минеры неустанно рвали мосты, портили дороги, подвоз провианта в немецкие гарнизоны прекратился, и немцы, ограбив предгорные станицы, кинулись искать «партизанские клады».
И вот совершилось то, во что никто из нас до последней минуты не хотел верить: двадцать седьмого июля радио сообщило, что нашими войсками оставлены Новочеркасск и Ростов-на-Дону. Фашисты вырвались на просторы Кубани…
Наш партизанский отряд был в полной боевой готовности. Но еще и в первых числах августа ни один человек из рядового состава отряда не знал, что он через несколько дней будет партизаном. Не знали и тогда, когда получили у себя на работе мобилизационные листки, в которых значилось, что такой-то (имя и фамилия) направляется в Новороссийск в такую-то армейскую часть. Эти мобилизационные листки были написаны писарем горвоенкомата под мою диктовку.
Всем семьям наших партизан были выданы для получения пособий (а больше — для конспирации отряда) справки о том, что они являются семьями мобилизованных.
Но помимо этих справок я запасся целым ворохом документов, которые до выхода из города никому на руки не давал и не показывал. Это были удостоверения личности для нашего пребывания в тылу. Там я числился начальником геолого-изыскательского отряда, работающего на прокладке трассы для строительства горного лесозавода. Евгений — главным инженером, Мусьяченко — коммерческим директором строительства и т. д., по рангам и по чинам. Как они нам впоследствии пригодились!..
Шли последние дни. Мы не спали, ни я, ни Евгений, суток трое. На нас посыпались неожиданно личные беды: так и не было ни строчки, ни весточки от Валентина с самого его отъезда в Крым. Жив ли он, отчаянная голова? Вот уйдем мы не сегодня-завтра в предгорья — там уж писем ждать не придется…
Заболела Мура, жена Евгения. Она находилась в таком тяжелом состоянии, что не могло быть и речи об ее уходе с отрядом. С чувством горечи, таясь, мы ночью вынесли ее и спящую дочь из их родного дома, посадили в крытую машину и повезли на другой конец города. Здесь у дальних родственников Мура с девочкой должны были оставаться до нашего возвращения, до победы. На Евгении лица не было, когда он, прижав в последний раз к груди спящего ребенка, выбежал из дома…
И наконец, — вот уж чего я не мог ожидать! — сдала Елена Ивановна. Еще накануне она бегала по городу, что-то раздобывала для своих раненых, принимала самое горячее участие в эвакуации госпиталя, в котором работала. Госпиталь уехал — и из нее будто душу вынули. Никогда раньше я не видал такого горя в ее глазах.
— Что с тобою? — допытывался я.
Она мужественно улыбалась и качала головой:
— Ничего…
Много позже, уже в горах, Елена Ивановна открылась мне и Евгению: в день отъезда госпиталя она разговорилась с одним из раненых. Он сказал: «Доктор, ваша фамилия — Игнатова. А у меня в Крыму был командир, ваш однофамилец — Валентин Игнатов. Как раз меня и ранило осколком той мины, которою убило его…»
У Елены Ивановны хватило мужества и душевных сил всю тяжесть горя взвалить на себя одну. Она боялась, что весть о гибели Валентина помешает нам с Евгением вывести партизанский отряд из города в полном порядке…
…В ночь на восьмое августа, за сутки до нашего выступления, меня вызвал первый секретарь горкома партии товарищ Санин. Это был большой, широкий в кости человек. Спокойствие, которым от него веяло всегда, в эту ночь было особенно осязаемым. Рядом с Саниным стоял невзрачного вида товарищ, не сводивший с меня пристального взгляда.
— Вы разве не знакомы? — удивился Санин и, усмехнувшись с обычным добродушием, сказал шутливо: — Начинайте-ка, товарищи, сразу сговариваться о делах своего партизанского отряда. Один из вас — командир, второй — комиссар. Язык у коммунистов общий и цель одна — победить врага. Думаю, сговоритесь.
Беседнов, — будущий комиссар для конспирации назвался Голубевым, — мне по первому виду понравился. Он оказался коренным кубанцем, был сухопар и, видимо, вынослив, молод — не больше тридцати лет, лицо энергичное и подвижное, упорный и настойчивый взгляд. Было у него и еще одно решающее для политработника качество: он прекрасно знал почти всех партизан нашего отряда, да и они его знали как третьего секретаря Сталинского райкома партии по кадрам. К тому же и сам Беседнов в прежнее время работал на Главмаргарине техником.