— Есть кто-то чужой поблизости, — сказал я, и мы с Петром Петровичем стали натягивать ботинки. Дакс, словно торопя нас, оглядывался на мгновение и снова весь вытягивался к уходившей вдаль дороге.
Я приказал караульным быть начеку, сам же с Мусьяченко, взяв Дакса на ремень, направился к дороге. У поворота ее мы залегли за кусты терна.
Но вот в предутренней тишине, когда еще ни одна птица не подает своего голоса и когда обычно не шелохнет листом ветерок, раздался вдали старческий, хриплый кашель.
Дакс рванулся — вдали из-за поворота показалась маленькая, тщедушная фигурка. Мы не спускали с нее глаз.
— Да ведь это дед Гаврило! — полным голосом проговорил Мусьяченко. — Как его сюда занесло?!
Теперь и я узнал старика: действительно, это был лесник, к которому привел нас однажды во время учебной вылазки Петр Петрович.
— Здравствуй, начальник! — сказал дед, оправившись от изумления. — Ты меня ни о чем не расспрашивай: беда у меня… Говорить не могу. И не плачу, а сердце, — он приложил трясущиеся руки к груди, — сердце плачет…
И все же дед поведал о своем горе Петру Петровичу.
Зная, что фашисты близко, — добра от них ждать не приходится, — пошел старик повидаться с единственным своим сыном, который жил на отдаленных хуторах в предгорьях вместе с женою. Приходит, а сына нет. Уехал, говорят соседи, в аул Тахтумукаев за дробью. Должен завтра вернуться, жди, Ну и дождался старик…
Поутру приехала сноха его и привезла ему сына — мертвого. На Тахтумукаев пришли наши части, отступавшие из Краснодара. Налетела следом авиация, стала бросать бомбы, строчить из пулеметов. Народу русского погибло! Погиб под бомбой и большой краснодарский начальник — Попов.
Мы с Мусьяченко выкрикнули в один голос:
— Какой Попов? Марк Апкарович?
— Он, — сказал дед, — а при нем женщина была партийная, ту сильно поранило.
Мы не хотели верить. Могла и напутать чего-нибудь дедова сноха.
— Нет, — качал он головой, — она не напутала. Она его в лицо знала, на партийную конференцию к нему в Краснодар вместе с покойным сыном ездила. Да и я Марка Апкаровича знал: на охоту мы с ним хаживали…
— Не из тех дед Гаврило, которые станут зря языком звонить, — сказал глухо Петр Петрович.
Дед усмехнулся горько:
— Разве ж можно на такого человека, как Марк Апкарович, этакую напраслину накликать?! На месте убило. И с большими почестями, как военного, под залпы, тут же его и похоронили.
Я выстроил отряд. Мы не могли дать в память Марка Апкаровича прощальный залп — стрельба привлекла бы к нам внимание. Мы только обнажили головы, и я рассказал партизанам, как создавался наш отряд: заботами, любовью, опытом и светлой мыслью Марка Апкаровича. Как завет его, я повторил слова: «Кому много дано, с того многое спросится», «Вы должны бить врага так, чтобы честные люди всего мира гордились вами». Я всматривался в лица партизан и в каждом читал искреннюю боль, гнев, ненависть к врагу.
Отряд поклялся отомстить за жизнь Марка Апкаровича жизнью сотен врагов. И трижды повторенное «клянусь!» звучало, как прощальный залп.
Дед-лесник вышел перед строем и сказал:
— Если придется кому из вас искать пристанища или нужно будет пойти к врагу что выведать, — вспомните про деда Гаврила. Помогите, дети, и мне, старому, хоть чем-нибудь рассчитаться с катюгами за сына.
В дальнейшем наши разведчики не раз находили приют в его избушке, а сам дед оказался прекрасным агентурщиком.
…К вечеру мы подошли к небольшой долине, от которой начиналась Планческая Щель — длинное узкое ущелье. Тянется оно на много километров. Где-то, не доходя до конца ущелья, нам предстояло найти узкую тропу, которая и должна была привести нас на место назначения отряда, к «отметке 521».
Петр Петрович, — напоминаю, что был он инженером-картографом и в прежние годы руководил изыскательской партией в предгорьях, — долго рассматривал карту, врученную мне командованием в Краснодаре, и сказал:
— Должен предупредить вас, товарищ Батя, что разыскать человека в горах по отметке, существующей только на карте, не многим легче, чем разыскать потерянную на пляже иголку. Мы с вами отметку, несомненно, найдем, но Ветлугин с товарищами нас не разыщет.
Спорить было не о чем. Я приказал отряду стать на ночь лагерем на поляне. На ней до войны тоже находился небольшой лесозавод. Здесь мы и решили дождаться наших подрывников.
Они пришли на другой день, когда солнце уже поднялось высоко. Отряд окружил их.