Кучеровцы были влиты в один из наших полков. С этого момента кучеровская группа перестала существовать в качестве самостоятельной боевой единицы.
Менее выдержанным и дисциплинированным отрядом был апанский.
Вначале там процветало пьянство, вследствие чего стало заметно проявляться среди партизан моральное разложение. Боевые качества этого отряда были немногим лучше моральных. Во время майского наступления белых апанцы растеряли друг друга, кавалерия оторвалась от пехоты, да и между частями пехоты была утеряна связь.
За все время отступления мы о них никаких сведений не имели. И только после того, как мы обосновались на реке Оне, удалось с ними связаться. Но в это время среди апанцев царила полная анархия, и их пехота никакой боевой единицы не представляла.
При содействии бывшего в их среде старого большевика — тов. Говорека{52} — удалось уговорить их спуститься на плотах вниз по реке для соединения с нами.
С собою они приплавили 500 пудов круглой пшеницы, что было весьма для нас кстати. После присоединения штаб решил подчинить апанцев своему командованию. Их командиром был назначен тов. Дворяткин из асанского отряда, а политическим руководителем — Сергей Сухотин{53}.
Асанский отряд, находившийся по соседству с тасеевским, всего верстах в 50-ти, имел с нами вполне надежную связь. Он был много дисциплинированнее апанского, но значительно уступал кучеровскому. После того, как их собственный штаб был нами распущен и сам отряд переформирован в батальон, а командиром был назначен тов. Дворяткин — все ранее существовавшие недостатки были изжиты. После тов. Дворяткина, переведенного в апанский отряд, командиром был назначен Щекотуров Михаил.
По реке Ангаре действовал небольшой наш отряд человек в 30. С ним связался отряд белых под командой офицера Бурлова и перешел на нашу сторону{54}.
В конце октября к ним присоединилось еще несколько отрядов белых, и влилось пополнение из среды местных крестьян.
Пока этот отряд находился сравнительно невдалеке от нас, с ним поддерживалась связь, и он действовал согласно распоряжениям штаба. Затем ему была дана самостоятельная задача — выйти на Илимск, что он и выполнил. Илимск находился от нас на расстоянии 800 верст, и естественно, что поддерживать регулярную связь и сохранить руководство было невозможно. Поэтому этот отряд действовал самостоятельно.
Из Илимска он вышел на Иркутск, где влился в 30-ю дивизию.
В отношении всех отдельно действовавших отрядов мы вначале стремились укрепить за собой лишь идейное руководство, совершенно не вмешиваясь в их внутреннюю жизнь и распорядок. Такой политикой мы способствовали созданию все новых и новых отрядов. Только после того как идейное руководство было окончательно нами завоевано, мы приступили к объединению их под нашим командованием. Эта мера не встречала особых возражений, главным образом потому, что это содействовало успеху общего дела, а отчасти и потому, что среди разрозненно действовавших отрядов сплоченный и сильный тасеевский пользовался вполне заслуженным авторитетом.
При разбросанности наших отрядов, при существовании вначале более или менее самостоятельно действовавших фронтов и при почти полном отсутствии резервных частей громадное значение приобретала правильная постановка связи. От быстроты передачи распоряжений о переброске того или иного отряда зачастую зависела судьба сражения. Поэтому на всем почти пятисотверстном фронте нами была организована связь при помощи расставленных на расстоянии 20 верст друг от друга парных верховых. Каждый приказ, распоряжение или пакет передавались по назначению со скоростью самое меньшее 15 верст в час.
Этим же способом передавалась и вся прочая переписка как между частями, так и с гражданским населением.
Что касается сношения с внешним миром, то этим ведал целиком до конца сам штаб.
К сожалению, вся относящаяся к этому переписка пропала. Сохранился лишь один документ — «нота» помощника управляющего губернией Бондаря, в которой он предлагал нам начать мирные переговоры, и наш ответ на нее.
С каждой выпущенной пулей народное богатство России уменьшается по-теперешнему на десяток рублей. С каждой загубленной жизнью земля лишается своего пахаря, завод лишается своего работника, школа — своего учителя, семья — своего кормильца, государство теряет своего гражданина. Чем дальше идет братоубийственная война, чем она жесточе, тем больше мы, русские, обескровим нашу мать-родину, тем большее историческое преступление мы совершим против своего государства, против самих себя. Все наши неурядицы и междоусобия радуют наших иностранных врагов. Да и наши заграничные «друзья» от нашей внутренней распри только выигрывают: мы у них покупаем обмундирование, снаряжение. Каждый день борьба разрушает все больше нашу промышленность, и мы в будущем вынуждены будем сдавать за бесценок за границу наши продукты, чтобы получить оттуда гнилую сарпинку и другие низкопробные фабрикаты. Чем дальше тянется кровавая распря между нами, русскими, тем Россия опускается ниже в глазах других народов, и когда-то гордое звание — русский — вызывает теперь у наших врагов и «друзей» улыбку презрения. Чем дальше тянется кровавый спор, тем больше остается незасеянных полей, недостроенных зданий, разрушенных хозяйств, беспризорных детей, тем больше обнищание и разруха поражают и без того истощенный организм русского хозяйства, тем скорее мы, объятые кровавым ослеплением, своими руками вырываем себе могилу.