А на другой день опять происшествие. Капитан Степанов ехал на мотоцикле в коляске. На него сбросили с крыши кирпич, который попал ему в грудь… Опять прочесывали здание — и опять ничего.
Степанова отправили в госпиталь — были сломаны два ребра.
Через два дня после этого случая ко мне пришла фрау Вебер, мать Петера. Она принесла записку — Петер болен, просит вечером зайти. Записка была написана по-русски. «Способный, дьяволенок, — подумал я, — изучает русский язык». Я подчеркнул две ошибки красным карандашом.
— Передайте, что приду, фрау Вебер, а это — Хильде. — Я сунул немке пачку печенья из офицерского пайка.
Вечером я отправился к Петеру. Он очень обрадовался моему приходу.
— Матери нет дома, — зашептал Петер, — ушла к соседке, у меня большие новости.
— Как чувствуешь себя? Ты простудился?
— Нет, я не болен, честное слово, просто попросил маму пригласить вас, может, за мной следят.
Я вопросительно посмотрел на мальчика, он продолжал.
— Вы ведь знаете, что я работаю не только на станции, но и два раза в неделю на маслозаводе. Так вот я познакомился там с одним человеком, и он хочет повидаться с вами.
— Зачем?
— Не знаю, он очень просил, но тайно, чтобы его никто не увидел. Он боится, что его убьют.
— Кто этот человек?
— Рабочий на маслозаводе. Немец. Фамилия его Шульц. Иоган Шульц.
— Что же ему нужно?
— Не знаю. Он говорит, что дело большой важности.
— А как ты с ним познакомился?
— Я менял проводку на складе, а он там работает. Как-то раз смотрю, — сидит и плачет. Мужчина — и плачет, удивительно, правда? Но я его стал успокаивать, подружился с ним, а вчера он позвал меня и говорит: «Мне надо поговорить с русскими по важному делу, но я боюсь, что они меня расстреляют». Я рассказал ему о вас, как вы ко мне относитесь и вообще, — Петер махнул рукой, — а он опять заплакал…
— Короче, Петер, где он?
— Посидите здесь, я сейчас за ним сбегаю.
Через полчаса Петер привел Шульца. Немолодой, узколицый, с тяжелыми крестьянскими руками, он встал во фронт.
«Военный, — мелькнуло в голове, — выправка, не хватает только „Хайль“».
— Садитесь, господин Шульц, давайте познакомимся, я помощник коменданта города.
— Я знаю, — прошептал Шульц, — о, господи!
— Что привело вас ко мне?
Он вскочил, порывисто забормотал, глядя мутными глазами куда-то в сторону, затем посмотрел на меня в упор, с каким-то остервенением махнул рукой и заговорил четко, лаконично, толково.
Вот что рассказал он мне.
— Я вырос в Гамбурге, прекрасном, добром, старом немецком городе, в семье пекаря. Началась война. Наш безумец хотел поработить весь мир. У меня слабое сердце, но разве ему есть дело до здоровья простого человека? Так я стал поваром, военным поваром. — Шульц замолчал.
— Надеюсь, что вы пришли сюда не только для того, чтобы рассказывать свою автобиографию?
— О да! Я был в армии, в пехотной дивизии и одному человеку очень понравились мои блюда. Он взял меня к себе. Это было ужасно.
— Дальше!
— А дальше начался сущий ад. Мой шеф был большим начальником в Биркенау.
— Биркенау? Филиал Освенцима, — я вздрогнул.
— Да, — горестно вздохнул Шульц, — я пробыл там больше года, готовил пищу для охранников. Это были дни кошмара. Страшно говорить…
— И не надо говорить, — перебил я, — наша часть освобождала Освенцим. Я знаю, что это такое. Дальше!
— Потом русская армия, бегство, дорожные мытарства и, наконец, я очутился здесь.
— Вы дезертировали?
— В том то и дело, что нет. Я оставлен здесь по заданию вместе с группой.
— Так вот оно что, — у меня перехватило дыхание, рывком выхватил я из кармана книжечку Сибирцева — оскаленный чертик глянул с пожелтевшей страницы — W. W.?
— Да, — прошептал оглядываясь на дверь немец, — это Вервольф!
Я задыхался. Так вот когда я схвачу тебя за глотку, фашистская гадина!
— Количество членов организации? Задания?
— Со мной пятеро. Шеф — штурмбанфюрер «СС», Карл и Герхард — местные немцы, работают на маслозаводе, и Гансен. О, этот Гансен! Он был на акциях, в Биркенау работал в бане, вырывал у трупов зубы, а с живыми…
— Довольно, — хмуро оборвал я, — ясно. Задание?
— Разведка, террор. Убивают только шеф и Гансен, это они убили вашего офицера, они закололи солдата в подземном ходе, они…
Шульц дрожащим голосом долго перечислял злодеяния.
— Все?
— Да. Ах, самое главное. Мы проиграли войну, это ясно, как божий день. Шеф совсем осатанел. Они с Гансеном все время шепчутся, хотят удрать, а на прощание хлопнуть дверью.