«Так вот, кто такой этот лейтенант, — подумал я с уважением. — Контрразведчик».
Днем мы с капитаном обсуждали создавшееся положение. Капитан рассказал мне, что Сибирцев предполагал, что в городе существует тайная фашистская организация. Он кое-что предпринимал, и, очевидно, успешно, но ему не суждено было завершить начатое дело. Мы просмотрели все бумаги Сибирцева. В них не было ничего, чтобы могло пролить свет на это дело.
Оставался маленький блокнотик, взятый из нагрудного кармана. Страницы слиплись от крови. К нашему удивлению Сибирцев оказывается писал стихи. Это были простые, теплые строчки о любимой девушке.
— Лирика, — вздохнул капитан, перелистывая блокнотик. — Вот тебе и лирика, эх Сибирцев, Сибирцев.
Кроме стихов, в блокноте ничего не было, если не считать рисунков. Один из них изображал немецкую военную каску с рожками, столь знакомую еще с детства по карикатурам Бориса Ефимова. Тысячи таких касок ржавели на дорогах войны, истлевали в лесах, прорастали буйными всходами в полях. Под рисунком помещались две немецкие буквы: W. W.
Капитан пожал плечами, отдал книжечку мне и задумчиво проговорил.
— Помнишь, он намекал на какую-то нечисть. Может, это они его и убили?
Я задумался. Перед глазами встало улыбающееся лицо Сибирцева. Я распахнул окно, смотрел на купающийся в солнечных лучах город и думал, что где-то здесь, может быть, рядом, орудует группа врагов, действует скрыто, тайно, хорошо маскируясь, — попробуй ее найди. А сколько вреда она может причинить…
Где-то я слышал или читал, что убийцы обязательно приходят на место преступления, чтобы взглянуть на свои жертвы. Эти, конечно, не придут, а может быть, им нужны какие-нибудь документы? Ведь их спугнули…
— Я переночую сегодня там, — сказал я.
— Где? — капитан поднял голову, наморщил лоб.
— У Сибирцева.
— Вы с ума сошли. Зачем?
— Попробую разгадать эту загадку.
— Ну и ну, — протянул капитан. — Бессмысленная и рискованная затея.
— А почему рискованная?
— Ну кто его знает, может за домом слежка и вас прихлопнут, как муху.
— Значит, вы допускаете…
— Ничего не допускаю. Сумасбродство — и все.
Капитана позвали вниз и он ушел.
Вечером я пошел на квартиру Сибирцева и заявил хозяйке, что переночую в комнате покойного. После изумленных восклицаний дело было улажено. Постель я постелил сам — хозяйка боялась входить в комнату. Услышав звук отворяемого окна, она, преодолев страх, вбежала, умоляя закрыть окно, чтобы, не дай пан бог, со мной чего-нибудь не случилось.
«Вшистко бенде в пожондке», — улынулся я, подумав, что оконное стекло слишком слабая зашита от современного оружия. Я лег в постель, не раздеваясь. Под подушку положил трофейный парабеллум. Я очень люблю этот пистолет: он бьет исключительно точно, даже на большом расстоянии.
Я очень устал и хотел спать, но, когда закрыл глаза, почувствовал, что заснуть не удастся. В детстве я здорово боялся покойников, и когда однажды, еще в августе 1941 года, ночью мне пришлось стоять часовым на кладбище, за которым окопалась наша рота, я чувствовал себя неважно — казалось, что кресты шевелятся. Я едва не запорол своего сменщика, приняв его, должно быть, за пришельца из царства теней. Хотя с тех пор и прошло немало времени, мне все же было не по себе.
Я не заметил, как уснул. Проснулся в полночь от удара по подоконнику. На окне появилось что-то белое. Я вскочил, выхватил парабеллум и рванулся к окну. На подоконнике мирно сидел пушистый сибирский кот. Он посмотрел на меня, как мне показалось, удивленно, потянулся и замурлыкал…
Я выругался. Ругань относилась ко мне самому, ибо капитан был прав: так шпионов не ловят.
II
рошло несколько дней. Поиски убийц лейтенанта Сибирцева были тщетны. Капитан ругался. Я деятельно ему помогал, — но дело не двигалось.
Свободное от работы время, хотя его было крайне мало, я уделял одной хорошенькой девушке, с которой недавно познакомился. Звали ее Зося. Это была та самая девушка, которая смотрела на нас с капитаном у костела. Я подружился с ней. Девушка понравилась мне сразу еще тогда, у костела. Кажется, у опытных людей это и называется любовью с первого взгляда. Не знаю, может быть. Во всяком случае мне трудно об этом судить, так как раньше со мной ничего подобного не бывало.
Просто я хотел быть все время с Зосей вместе, видеть ее синие, чистые глаза, милую улыбку, слышать приятный голосок, мягко выговаривающий трудные русские слога. Просто я часто думал о ней, мечтал сделать для нее что-то необычайное, отчаянно героическое, просто я все свободное время уделял ей, вот и все. Может быть, это и есть любовь.