Для начала я, молодая вдова, ушла с кафедры и устроилась в детский садик, чтобы Владик был под присмотром. Там тоже не платили зарплату, зато кормили и мы с сыном были вместе. Однако жить без желаний оказалось очень трудно, да и коммунальные счета садиковской котлетой не оплатишь. И тогда, наблюдая за стайками иностранцев на Невском, я вспомнила, что закончила художественную школу, и решила... расписать матрешку.
Вопреки всем правилам, получилась настоящая Неточка Незванова с огромными печальными глазами и тугими локонами. Головку украшал изящный капор. Правой ручкой она грациозно держала кружевной зонтик, левой опиралась на миниатюру с Исаакием. Потом я два дня, затаив дыхание, лачила матрешку кисточкой, добиваясь прозрачности белых ночей. Окинув Неточку (так я и назвала свое создание, да простит меня Федор Михайлович!) придирчивым взглядом, мне стало очевидно, что такой литературной матрешки не будет ни у кого и я в какой-то степени тоже гений.
Страшно смущаясь, я отправилась в Екатерининский садик, окруженный столиками.
— Простите, вы не берете матрешки?
— Нет, не беру, — отвечали мне даже не взглянув.
— Извините, вам не нужны матрешки? Я художник.
— Не нужны.
Я обошла весь садик и грустно побрела прочь, прижимая к груди свою девочку. И вдруг...
— Жэ-энш-шина, вы художник? Покажыте.
Последним в ряду стоял бронзовый восточный красавец с карими глазами и длинными ресницами — как у моей Неточки. На столике теснились симпатичные румяные матрешки; сзади, на садовой решетке, висели оранжевые и синие картины, напоминающие живопись Сарьяна.
Было видно, что моя матрешка торговца поразила. Он в недоумении ее крутил, рассматривал с разных сторон, потом симпатично и широко улыбнулся:
— Слушай, а почему он такой печальный, а? Голова, наверное, болит... Лак очень хороший — ты все сам делал?
Он явно игнорировал женский род.
— Сам, — грустно ответила я и потянулась за матрешкой.
Он отвел мою руку:
— Слушай, ты художник, и я художник. Я возьму твой печальный матрошка, но на комиссию.
— Как это?
— Продам — заплачу. Приходи через неделю.
Я ему не поверила, однако матрешку отдала и пошла.
— Меня Толя зовут! — крикнул он.
— А меня Анна! — не оборачиваясь, сказала я.
Через два дня, когда я гналась за троллейбусом по Невскому (не было денег на маршрутку), услышала, что меня зовут.
— Ана! Анна! Твой матрошка продался тот же день. — Толя развел руками. — И этому американцу нужно еще две... Рисуй быстрей, Анна!
Толя оказался тем человеком, который обеспечил Владкины и мои желания. Теперь мы могли воплотить в жизнь накопившиеся мечты — после длительного поста это было великолепно! Владик расправил плечи и смотрел на меня с восхищением и уважением. Мои матрешки шли нарасхват, и мы радостно тратили деньги. Жизнь улыбалась. Как здорово, что у нас есть маг и волшебник дядя Толя! Казалось, что так будет всегда, пока однажды не наступил «черный четверг».
Наш матрешечный день выпадал на четверг, но Толя почему-то не позвонил, и я, недоумевая, отправилась к садику. Тяжелый пакет оттягивал руку, на душе было тревожно, я отвлекалась, считая виртуальные деньги (сумму заказа обговорили заранее, большую часть ее предполагала отдать на ремонт детсада).
А дальше началась «черная магия»: Толи не было... Он бесследно исчез, растворился вместе со столом, картинами и тележкой. И ничего о нем не напоминало. Это была катастрофа, и соседка, случайно заглянувшая в мои испуганные глаза, внесла ясность:
— Его нет и не будет, уехал домой.
— Как домой? А заказ?
Дама еле заметно усмехнулась:
— Он теперь сам... заказ.
— Рэкет?! — в ужасе закричала я.
На нас обернулись.
— Не ори, пожалуйста. — Женщина занервничала. — Рэкет вон, рядом стоит. — Она незаметно кивнула в сторону парня в синем плаще, который с интересом посмотрел на меня. — Я ничего не знаю. Сказали, уехал домой. Ты тоже иди домой. Уехал и уехал. Что такого?
— Но постойте! Я же потратила уйму времени! Может быть, вы заберете заказ? Мои матрешки хорошо уходят.
— Нет. — Тетка прищурилась и покачала головой. — Мне не нравятся твои печальные матрешки. Глаза у них черные, смотрят по-дурному. Не матрешки — ведьмочки: сглазили они, видать, нашего Толяна.