— Где же тебя так, бедолагу, угораздило? Что теперь с тобой делать?
Пес из последних сил стукнул хвостом и закрыл глаза. Я стала лихорадочно разрывать упаковку финских сосисок, потому что необходимо было хоть что-то делать. Наверное, есть ветеринарные «скорые»? Можно вызвать, отдать в лечебницу, а что потом? Объявление дать? По совести говоря, к усыновлению я была не готова.
— Са-аси-исечку, значит? А, старая знакомая! Душа христианская, добрая... Эк тебя жалость распирает. Животина подыхает — ты ему сосисочку под нос. Кушай, родной, напоследок! Так, что ли?
Я запрокинула голову и увидела Василия: поскольку сидела на корточках, шапочка пришлась как раз на уровне сапожных голенищ. Снизу его лицо казалось темным: наверное, так падала тень, а может быть, он сильно злится? Глаза недобро поблескивали из-под бровей, как и в прошлый раз, за зиму Василий ничуть не изменился, и манеры были не слишком любезные. Снова вспомнилось покушение на сумку. «А вдруг он меня сейчас пнет?» — подумала я и резко распрямилась.
— Понимаете, я не могу его взять домой! К сожалению, я много работаю и не смогу с ним гулять, а он любит свободу! Подумайте, как он будет жить в четырех стенах? Вы бы так смогли?
Поняв, что сморозила глупость, прикусила губу. Но Василий не обиделся. Он снисходительно закивал, так что заплясали седые кудряшки на голове:
— Правильно, все ты правильно говоришь, добрая женщина. Согласен! Пусть лучше сдохнет на свободе — это ты хорошо придумала.
Не успела я что-то сказать, как гигант поднял зверюгу на руки и пошагал в кладбищенскую глубину.
— Постойте! — Я почувствовала недоброе. — Мужчина, так нельзя! Куда вы его понесли?
— Последний раз спрашиваю: возьмешь? — Глаза смотрели очень внимательно.
— Постойте! Знаете, как мы поступим? Я отвезу его в лечебницу, а потом пристрою... Его, наверное, машина сбила? — заискивающе спросила я, чтобы протянуть время.
— Его трубой ударили.
— За что? С чего вы взяли?
— Да просто так, от скуки. Ну, ему теперь все равно. Труба ли, машина — конец один. Отмучился.
— Почему все равно?
Бомж быстро шагнул в сторону, и тут я все поняла.
— Зачем он вам? Куда вы его несете? Почему все равно?
— А мы их едим, — спокойно сказал Василий. — Собачатина от туберкулеза помогает. Это все знают. А из шкуры шапку сошью: все равно не жилец. — Он широко улыбнулся белыми, совсем не бомжатскими зубами и кивнул на пакет: — Я тоже сосисочки люблю, я бы их покупал, да нам туда нельзя! Вот и охотимся, кто может...
— Помогите! — закричала я, захлебываясь слезами, задыхаясь от злости и беспомощности. — Это невозможно! Вы не посмеете! Отдайте собаку!
— Цыц, пошла вон! Упустила ты свой шанс, мать Тереза. И за мной не ходи, а то в беду попадешь. — Он легонько толкнул плечом, перехватил поудобнее несчастного пса и исчез за склепом.
Меня бил крупный озноб, но мысль работала ясно и четко. Я пулей вылетела на проезжую часть и поймала машину. Интуиция и здравый смысл подсказывали, что время есть: не станет он убивать собаку средь бела дня! Все-таки кладбище не простое, а мемориальное и в центре города. Экскурсанты лазают. Не пойдет он на скандал, а то выгонят еще с монастырского кладбища...
С быстротой гепарда я побежала домой. Долго не могла попасть ключом в замок: опять затрясло, руки прыгали как на пружинах. Да! Бомжи едят собак и голубей, я много раз об этом слышала, и это очень логично, очень правдоподобно. А что им остается? Как-то переводила на английский книжку о революции: среди прочих ужасов автор упоминал знаменитого чекиста Бокия, который страдал от туберкулеза и, действительно, в трудных фронтовых условиях употреблял собачье мясо — проверенное народное средство Востока. «Ох, что я наделала! — запричитала я. — Почему не взяла эту псину?»
Наконец-то ввалилась в квартиру, скользнула по зеркалу, вспомнила прощальный взгляд янтарных глаз, когда уносил Василий покорного страдальца, и застонала, почти завыла. Минут десять металась по коридору, ломая пальцы и размазывая слезы, которые обильно орошали золотистый воротник нового пальто, а потом осенило. Встала на колени перед зеркалом, извлекла заветную коробочку, надела перстень и прерывисто зашептала. Камень поднесла так близко к губам, что нежное озерцо аметиста запотело от дыхания, как будто камень задумался и прикрыл невидимыми ресницами свое око.