— Можно без подробностей?
— Можно. И серебряную зажигалку, а на ней свои инициалы выгравирую.
Он мечтательно прикрыл глаза, погружаясь в сладкие воспоминания. Видно было, что Василий сейчас где-то далеко-далеко.
— А потом покупаю огромный букет белых роз! Опускаю крышу в своем кабриолете и мчусь к любимой женщине.
«Надо же, как он угадал с белыми розами! Я ведь их тоже люблю. Нужно закругляться, пока этот цыган не прочитал тебя вдоль и поперек», — забеспокоилась я.
— Василий, давайте ближе к делу: сейчас будет звонок. Чем все кончилось?
— Украли мой кабриолет. Пока на одном берегу канала Грибоедова цветы покупал, сели в него и уехали. Я бежал за ними, но... В девяностые ОСАГО не было и жаловаться тоже было некому... В комнату меня не пустили, женщина бросила. И тогда я купил путевку в Китай. Головой о стенку биться бесполезно, правильно? Там еще сам по себе месяц путешествовал, на дальнобойщиках катался...
— Вы знаете китайский?
— Нет, как-то договаривался. Объездил весь Китай. На последние деньги купил билет до Питера и цинь. А потом началась моя бездомная жизнь.
— Так вы с тех пор живете на кладбище?
— Нет. Я сначала нанялся за усадьбой присматривать, да повздорил с хозяином. После мало что помню — матушки нашли на паперти полумертвого...
Резко зазвенел звонок, я хотела что-то сказать, закрыть тему, но совершенно потерялась: рассказ Василия напоминал театр абсурда или бред больного ребенка. Впрочем, сам рассказчик был абсолютно спокоен и выглядел скорее задумчивым, чем расстроенным.
— А куда делся ваш цинь?
— Ой, мать, лучше бы не напоминала! — Василий сморщился. — Я его о голову хозяина разбил — так инструмент жалко! Настоящий был. Китаец не обманул: ручка как шея лебединая, перламутр кругом, кисточка красная, шелковая на грифе. И вдруг хрясь — и на две половины! А этому бычаре хоть бы что, только башкой покрутил.
— А з-за что вас так? Вы что-нибудь украли? — спросила я, борясь с дурным предчувствием.
— Я женщину привел. — Василий глубоко вздохнул и исподлобья посмотрел на меня. — Меня вообще-то предупреждали, но я не послушался — был молод и горяч.
— Вы развратник, — жестко сказала я, радуясь, что подобрала нужное слово. — Бабник — это слишком мягко сказано.
— Вы не правы, — спокойно возразил Василий. — Я просто стараюсь жить по заветам, где ясно сказано: «Нехорошо человеку быть одному». А во-вторых, никакого разврата не была: девчонка-музыкантша хотела увидеть настоящий цинь. Мы просто музицировали, а хозяин ее толкнул, она упала, я заступился. Как иначе?
— Гуцинь, наверное, — машинально поправила я.
Василий от наслаждения закрыл глаза.
— Вы воистину мудрейшая и образованнейшая женщина! Как я давно не разговаривал с интеллигентным человеком! Матушки, конечно, тоже образованные, однако мышление у них специфическое... Им про цинь не расскажешь.
«Господи, зачем я опять вылезла со своими знаниями? Не женщина, а ходячая энциклопедия на тонких ножках! — буквально взвыла я про себя. — Ну какому цыгану это интересно? Почему я все время делаю что-то не так?»
Но это был особенный цыган.
— А знаете, я никуда не пойду! — Он вальяжно закинул ногу на ногу. — Я сейчас еще возьму кофе, шампанского, и мы будем беседовать! Не хочу этого китайского Якобсона смотреть! Что может быть лучше приятной беседы? Главное очарование китайских гейш заключалось в умении поддерживать беседу! А называли их нюй-куй, что дословно означает «женщина-куколка». Красиво, да? Ну, да что я рассказываю! Ты, наверное, все сама знаешь...
Это было заявлено абсолютно серьезно, хотя я уловила легкую насмешку: он явно мстил за «бабника», намекая на то, что я синий чулок, а нюй-куй применительно к такой ученой даме выглядит сверхглупо и нелепо.
— И кстати, я не бабник, а женолюб. Вернее, жизнелюб.
— Учту. И кстати, я готова стать вашей нюй-куй, если вы сможете завоевать мое расположение. Вы готовы превратиться в китайского императора?
— Я готов, — сказал Василий.
— А вы не боитесь, что перепутали куртизанку с ходячей энциклопедией?
— О нет! — церемонно поклонился Василий. — Я вижу женщин насквозь: в вас дремлет настоящая нюй-куй, только ее нужно разбудить.
Я была польщена и озадачена. Давненько меня не сравнивали с куколкой, а если точнее, никогда, ибо даже в молодости я была серьезной и строгой девушкой. За длинный нос с горбинкой в институте называли Финистой, а куколкой — кто бы посмел!
— Пойдемте в зал, — как можно капризнее сказала я (ибо, по моим представлениям, женщины-куколки ведут себя именно так). — Я все же хочу досмотреть китайский балет.