— Ты... вы... его придумали? Звучит ужасно...
— Что в этом ужасного? Я же лучше... Ты привыкнешь.
— Никогда! — отрезала я со всей искренностью.
— Сопротивляться бесполезно: я обещаю, что цыган не вернется.
— Никогда?
— Никогда! Но ватник и сапоги лежат в мешке, в ванной. Можешь посмотреть на эти реликвии.
— Так кто же вы?
— Одиссей, сын Лаэртов, везде изобретеньем многих хитростей славных и громкой молвой до небес вознесенный...
— При чем здесь Одиссей?
— Увы, это мое настоящее имя, а Василий лишь скромный псевдоним! И не цыган я, а грек-понтиак, сын университетских преподавателей, некогда переехавших в наш славный город. По профессии — психолог, по призванию — волшебник, в общем, обыкновенный экстрасенс.
— А... картины?
— Мои, не отрицаю. Как художник тоже известен, хотя это неважно: к счастью, я во многом талантлив.
Мы замолчали. Обаятельный и успешный господин, не обделенный чувством юмора, только что легко и непринужденно сжил со света бедного моего Василия. Но я почему-то не возмущалась. Наоборот, не могла отвести взгляда от этих круглых, птичьих глаз.
— Простите, вы не представляете, как мне жалко...
— Василия?
— Д-да, и особенно тот рассказ: как обменял комнату на машину, как купил цинь, как дрался... Это было так зажигательно... А оказалось обычным враньем?
— Это чистейшая правда, дорогая нюй-куй, только я немножечко отредактировал рассказ. А в остальном все так и было: и машина, и комната, и цинь, и драка... Кстати, если тебе не нравится Одиссей, называй меня по-немецки Василиусом.
Он наполнил бокалы.
— А почему три? Мы кого-то ждем?
Василиус поморщился, как будто обжегся.
— Увы, нет. Это для ушедшей. — Он кивнул на бутылку: — Точно такая, как та, магазинная, из-за которой и случился весь наш кошмар. Желания должны осуществляться, не так ли?
— Звучит немного цинично... Бедное пропащее дитя!
— Пропащая? О нет! Очень творческая девочка была, между прочим, но злая на жизнь. — Василиус усмехнулся. — Она устроила этот алкогольный скандал в знак протеста.
— Против чего?
— Против всего: против меня, например, против тебя, несправедливости этой жизни...
— Да уж, творческая особа, Есенин в юбке!
— Она юбки терпеть не могла! Не ревнуй так откровенно — вы чем-то похожи.
Я вспомнила, как нагло и цинично рассматривала она мою тощую интеллигентную фигурку, лишенную соблазнительных выпуклостей и изгибов. У меня не было аргументов, пришлось отвести глаза — тогда леди Рубенс глубоко и сладко вздохнула, и по белоснежной рубашке пробежала мягкая округлая волна...
— Ну уж нет! Я — и эта бомжиха?!
Мой собеседник укоризненно пожал плечами:
— Я думал, тебе нравятся бомжи, я ведь тоже...
Василиус залпом опрокинул бокал, помял в пальцах гламурную сигару и неожиданно извлек откуда-то пачку «Беломора».
— Не были аристократами — и нечего привыкать, правильно говорю?
Он сосредоточенно курил, щурился, молчал, и я вдруг подумала, что никуда не делся мой цыган и это еще большой вопрос, кто из них настоящий: Василий или этот странный Одиссей? Наконец Одиссей-Василиус с силой смял окурок в пепельнице и сказал:
— Все! Хорош друг дружкой любоваться. Я готов продолжить нашу беседу. Кстати, забыл сказать: Валентина не бомжевала. Все чин по чину: квартирка-студия, интерьерчик неплохой, карманные деньги всегда водились. А кто оплачивал, кто давал и за что, она никогда не рассказывала. Вернее, рассказывала, но этих историй было за миллион.
— Например?
— Ничего интересного: все из дамских романов.
— Она же профессиональный музыкант?
— Скорее всего. Самой достоверной мне показалась версия, что она потеряла работу в оркестре из-за своего вольнодумства. Еще есть вопросы? Я за то, чтобы все выяснить, между нами должно быть все ясно.
— Почему?
— На самом деле ты уже догадалась почему, только я произнесу это вслух потом.
Да, я догадалась, что он имеет в виду, но вместе с радостью поднялась обида и перехватило дыхание.
— Ты все врешь! Вы были любовниками! Это ты снимал ей квартиру!
Мне было стыдно: имя Валентины подействовало как соляная кислота, которую выплеснули в лицо, — на минуту даже потемнело в глазах. Однако мой собеседник сохранял полное спокойствие и смотрел почти с профессиональным интересом.
— Я всегда подозревал, что у тебя заниженная самооценка, несмотря на внешнюю успешность. Но чтобы настолько... Милая нюй-куй, мы никогда не были любовниками, хотя я ей очень нравился.