Записывая все это, писатель-невидимка считает, что события, о которых рассказывается как о сне, хотя и являются не настоящим сном, а вымыслом, названным сном, в основном соответствуют действительным снам, которые видел отец Мори. Именно поэтому я без всяких колебаний записываю как сон повествование, которое отец Мори называет сном.
Мне ничего не было сообщено о Патроне — действующем лице сна, но существующем, кажется, и в действительности. Я, правда, подозреваю, что уже на том этапе, о котором рассказывал отец Мори, он заранее предчувствовал многое, о чем еще не было сказано, — будь то из области реальной жизни или из толкования снов. Что означают слова для писателя-невидимки? И настоящие сны отца Мори, и так называемые сны, лишь именуемые снами — точнее определить их не в моих силах, — и неумело сделанные отступления, хитро задуманные для того, чтобы увести рассказ в сторону, — все они, пронизывая мое сознание и тело, имеют равную ценность. Причем слова отнюдь не безразличны к правде и лжи — какова же их природа? В какой взаимосвязи находится эта природа с моим сознанием и телом?
2День за днем я тянул лямку жизни, сознавая, что это не настоящая жизнь; поскольку человек сознает это, он находится во взвешенном состоянии и, продолжая вести подобную жизнь, оправдывает себя тем, что существа его такая жизнь не затрагивает. Я говорю так, исходя из собственного, хотя и не слишком богатого, опыта.
Действительно, хвастать тут нечем. Хотя я и начал свой рассказ в несколько высокопарной манере — как-никак рассказ обращен к писателю, — скованность моя исчезла, ха-ха, и я в конце концов начну откровенно рассказывать о взаимоотношениях с женой, о взаимоотношениях сбывшими товарищами по атомной электростанции. Конечно, взвешенное состояние есть взвешенное состояние, и для того, кто находится в нем, не существует принципиальной разницы, где висеть — на турнике на заднем дворе или в космическом пространстве. Говоря «на заднем дворе», я имел в виду задний двор атомной электростанции — ходили слухи, что из хранившихся там подземных цистерн просачиваются плутоний и стронций-90 и вместе с цезием достигают грунтовых вод, но лучше оставим это в стороне. В течение десяти лет после моего ухода со службы атомная электростанция выплачивала мне деньги за секретность, так что, как только об этом заходит речь, я сразу же замолкаю.
Не знаю, странно ли это или, наоборот, естественно, но десять лет назад, после того как я подвергся облучению на атомноii электростанции, я мог думать только о себе, о своей болезни, и ни о чем другом. Потому-то я и надеялся, что жена тоже будет думать только обо мне, но, разуверившись в этом, перестал обращать на нее внимание. Я весь сосредоточился на жалости к себе. Я не думал, что облучение приведет к быстрой смерти. Ожоги, вызванные радиацией, начали зарубцовываться, но опасность смерти оставалась вполне реальной. Хотя я был несведущ в радиационной медицине, по специальности я все же физик-атомщик. И понимаю, что такое радиация. Но все-таки я верил, что, поскольку радиация не нож или железная палка, убить меня она не может.
Размышляя о смерти, я представлял ее как неявное, но упорное вмешательство потусторонних сил — так обычно думают дети, осознав, что они существуют. Только я продолжал так думать, и став взрослым. С того дня как я узнал, что рано или поздно неизбежно умру, я без всяких на то оснований твердо верил, что умру не из-за какого-то глупейшего несчастного случая, нет, моя жизнь будет унесена лишь после того, как вмешаются потусторонние силы, сложно и запутанно предопределяющие нашу судьбу. Кто же еще один отвратительный враг, прибавившийся к тому глупейшему случаю, послужившему причиной моего облучения? Мне и это было ясно. Чудовищная злокачественная опухоль, вызванная канцерогенным веществом — плутонием, — обнаружится у меня через несколько лет. В космосе, возможно, существует еще более ужасный враг, но у нас нет другого выхода, как ждать, пока с ним столкнутся космонавты, прыгавшие, как кенгуру, по Луне, ха-ха. Именно рак я считал болезнью, в которой замешаны потусторонние силы, и стоило мне подумать о нем, как страх раздирал мою душу и я весь покрывался холодным потом. Жена как-то принесла в палату настоящую губку, которыми сейчас уже никто не пользуется, — наверно, она надеялась на эту диковинную губку, как на амулет, обладающий магической силой, ха>ха, и нежно стала проводить ею по моему лбу, носу, щекам. Я хотел сказать ей, чтобы она оставила меня в покое, но даже на это не хватило сил. Так силен был мой страх, усугубленный бессилием. Если бы мне сказали, что я ослабел, думая о радиоактивном загрязнении среды, грозящем в будущем человечеству, я тогда охотно согласился бы с этим. Не сумев успокоить мои страхи и побороть бессилие, жена печально посмотрела на меня, но я все равно не мог передать ей свои ощущения. Настойчиво думая о будущем раке, вызванном плутонием, я втаптывал в грязь чувства жены. Разумеется, такой эгоизм должен был вот-вот обернуться против меня!