Подойдя к этой тётеньке поближе, я вежливо спросил её:
— Скажите, пожалуйста, где здесь находится художник Клавдий Ипполитович?
— Как где? Это я и есть Клавдий Ипполитович, — произнесла фигура бабским обидчивым голосом, совершенно не соответствующим своему имени и отчеству. — А что вам необходимо от меня, молодой человек?
От такой неожиданности я оторопел и поначалу не сразу смог объяснить, что пришёл специально — знакомиться с ним. Но после, узнав, кто я такой и откуда взялся, он вдруг с некоторым кокетством обратился ко мне:
— Фу, какой вы молодой, однако… Я представлял вас посолиднее.
— Виноват, к сожалению, солидным не вышел, но, надеюсь, со временем забурею, — ответил я.
Спускаясь в столярку, подумал, что Клавдий обличием своим более соответствует кликухам, чем имперскому имени и древнегреческому отчеству. Покидая мастерские, пожаловался столярам на себя, что их Клавдия Ипполитовича поначалу принял за бабу.
— Нет, оно у нас не баба, у них дочь есть.
— Ну и что, у тётенек тоже дочери бывают.
— Но у них и жена есть, её оно Мамуткой зовут, а дочурку Тютелькой. Тютелька удалась на полголовы ниже папани, эдакая грушка сорта «дюшес» на ножках, — разъяснил мне с неким прищуром особенности Бегемотовой семьи главный столяр Василий Степанович.
— А за что вы его до среднего рода опускаете?
— Вы ж видите, у них нет мужского обличил. На их жирном подбородке отродясь ни одного волоска не водилось. Оно и бабам — то не бабой кажется, а просто каким — то гемофодием, прости Господи, — ответил мне старый Степаныч. — И баба не баба, и мужик не мужик.
И то ни сё, и черт — те что. Им и поперечить не смей: что не по ним, тотчас в истерику впадают, так визжат весь день — как хряки резаные, обиду какую — то вытряхивают на всех, даже у нас в столярке слышно. Лучше к ним не подходить в эти моменты. Да, на «он» — то оно не тянут — оно и есть оно, не более того. Оно к нам не спускаются, им с их горной возвышенности в нашей подклети делать нечего, оно других кровей. Мы для них — букаши деревенского разлива. А оно — фигура, парящая в тумане облачном, поднявшая себя над мешком жизни. Их нутро звука пилы не выдерживает, колыхаться начинает. Мы для них — стружка сосновая, не более того. Про них и слова какие — то смешные изо рта выпадают…
— А что говорить? Клякса растёкшаяся, задница без царги, мешок с глазами, император херов, индюк надутый, бегемот африканский — всё к ним подходит! — распалившись, выдохнул обиды на местного художника столярный токарь — орденоносец Егор Гаврилов.
— Он там наверху, когда в раж войдёт, начинает пол над нами топтать, представляя, что нас топчет, — добавил театральный плотник Иван, вепс, между прочим.
Беда прямо какая — то!
Что же они не поделили, да что им делить — то? Драматургия на подмостках мастерских — коса с камнем сошлась. Но мне ведь в этой беде работать придётся со всеми.
— Вы пустяки наши близко к сердцу не принимайте. У Клавдия Ипполитовича — гордыня великая, а так он неплохой, и специалист по вашей части хороший, — успокоил меня на прощание Василий Степанович.
В те небогатые годы люди в мастерских организовали складчину — готовили и обедали у себя в отгороженной от столярного зала клети. Продукты заготавливали загодя. Картошку, капусту, морковь, лук, чеснок, огурцы привозили в начале осени с дач и деревень. Капусту квасили в начале ноября. В выходные дни сентября выезжали на театральном автобусе в леса области за грибами.
Всю снедь держали в толково оборудованном холодном подполье прямо под лестничной клеткой. Готовила обеды жена токарного столяра — Гаврилиха, в официальном звании — уборщица, большая искусница по засолке грибов, капусты, огурцов и прочих наших вкусностей.
Обед состоял из хорошего куска тушёного мяса, варёной или жареной картошки с квашеной капустой, на столе всегда стояли глиняные миски с солёными огурцами и грибами. Порции подавались гулливерские, и всё это за тогдашний полтинник. Свежее мясо поставлялось из углового гастронома, что на Литейном проспекте, самими мясниками, дружками наших столяров. За это последние точили мясникам ножи и угощали первоклассным самогоном под квашеную капусту.
Клавдий — Бегемотушка единственный из всех работников мастерских не участвовал в артельных обедах.
— Оне у нас не обедают, им у нас кислой капустой пахнет. Да с неё наши столярные утробы нечеловеческие звуки производят, что дурно для них. Оне наверху у себя сладенький мамуткин гостинец с чайком переваривают. Жадный ендивидуальный тип, одним словом… — комментировал токарь отсутствие художника в цеховой складчине.