Вскоре я был окончательно прикреплен к участку Коммерческой пристани. Обычно здесь пришвартовывались товаро-пассажирские пароходы, совершающие заграничные рейсы. Поэтому сюда не поступали и отсюда не грузились массовые грузы, как рис, соя, бобы, чай, уголь, лес... В основном на эту пристань поступали текстиль, аптекарские товары, игрушки и всякие предметы роскоши.
Группа активистов подпольной партийной работы и партизанского движения в Приморье.
Сидят, слева направо: В.А. Масленников, Г.В. Лебедев, Н.К. Ильюхов, Р. Шишлянников, Г.С. Гендлин;
стоят, слева направо: П. Никитенко (Телешев), В. Владивостоков, К.Ф. Пшеницын, В.М. Элеш, В.П. Шишкин
Вместе с другими грузчиками я носил тюки, чемоданы, корзины или ящики в склад. Часто приходилось участвовать при таможенном осмотре. Тогда занимались вскрытием ящиков и переупаковкой их, а также навешиванием пломб на товары, прошедшие таможенный осмотр.
Работы было мало. Часто мы были заняты только два-три дня в неделю. Свободного времени было достаточно, чтобы подыскать другую работу.
На Коммерческой пристани часто бывал таможенный экспедитор Центросоюза Фролов. Я стал захаживать к нему на работу. В одно из этих посещений он познакомил меня с Клавдией Петровной Никифоровой. Она в то время имела какое-то отношение к кадрам. Там же меня познакомили с Птицыным, человеком добродушным на вид и весьма спокойным. Я тогда понятия не имел о том, кто такой Птицын. Меня в Центросоюзе больше интересовал инженер Г.А. Нилов. Он заведовал транспортным отделом Центросоюза и мог быть мне полезен. Так стал расширяться круг знакомых.
Хотя на Коммерческой пристани было мало грузчиков, но и здесь велись политические разговоры. Я не отставал от других, передавал им все, что успевал узнать нового о международных и внутренних событиях. Конечно, многого сделать я не мог, да и сам, говоря правду, учился у активных рабочих. Особенно привлекал мое внимание грузчик Коля Бахарев. Молодой, лет 26, это был неунывающий, веселый парень. Достаточно грамотный, он неплохо разбирался в политических событиях. Он тоже еще не был большевиком, но беззаветно верил, что Советы будут. Любил он говорить на политические темы, однако осторожно, умел для этого выбрать и время и людей. Мы вместе работали с ним в одной группе, вместе читали газеты и листовки рабочим, вели беседы.
Коля часто говорил: «Надо держаться большевистской партии. Мы должны добиться Советской власти. Наша эта власть, рабочая».
Коля Бахарев был прирожденным общественником, агитатором. Таких, как он, тогда среди грузчиков было немало.
Вот Алеша, портной по специальности, 23 лет, со светлыми волосами, открытым и доверчивым лицом. Бывал он у нас на квартире почти ежедневно. Готов был слушать разговоры на политические темы хоть до утра. Сам говорил мало, мешала скромность, но неизменно повторял:
— Надо нам быть с большевиками.
Алеша не был членом партии, но ни у кого не вызывало сомнений, что по зову большевиков он пойдет на любые подвиги! Таким же был и мой товарищ, честный и скромный В. Штейнберг.
Но встречались люди и иного образа жизни. Квартира, где мы снимали угол, была неспокойной. Хозяин квартиры Порфирий Дубинин, бывший матрос Сибирского флотского экипажа, был максималистом, имел большой круг знакомых. Его друг Татаринов, бывший матрос, служил кочегаром на пароходе «Симбирск», совершал рейсы в Шанхай и возил контрабанду (он вскоре уволился или уволили его). Приходили к хозяину Бажанов, хорошо одетый и с приятными манерами, Григоренко — высокий и стройный, с ухватками военного, и многие другие. Все они нигде не работали, но часто пьянствовали. Приглашали на свои пирушки и нас: Штейнберга, Алешу и меня. Пьянка нас не соблазняла. Мы зарабатывали немного, но не голодали. А рядом с нами — люди нигде не работали, а жили широко.
По сообщениям газет мы могли судить о том, что в Советской России живется трудно. Начинался незабываемый 1919 год. Окруженная армиями белых генералов и интервентов, вооруженных первоклассной по тому времени военной техникой, Красная Армия и советский народ напрягали все силы, отстаивая свободу, революционные завоевания. Вся Сибирь и Дальний Восток изнывали под гнетом произвола колчаковских ставленников и самозванных атаманов. Во Владивостоке свирепствовал генерал Иванов-Ринов, установивший режим террора. За слово «товарищ» — пороли, подозрение в большевизме стоило тюрьмы, даже расстрела. Каждый шаг и каждое слово требовали от людей, сочувствующих большевикам, особой осторожности.