О том, каков был режим Розанова, красноречиво рассказывает командующий американским экспедиционным корпусом в Сибири генерал Гревс в своей книге «Американская авантюра в Сибири»: «Жестокости были такого рода, что они несомненно будут вспоминаться и пересказываться среди русского населения через 50 лет после их свершения...».
Необычайно оживилась контрразведка. По селам разъезжали каратели. Во Владивостоке специальные отряды устраивали облавы: на улицах, в домах, в ресторанах и в других общественных местах ловили молодых людей и насильно отправляли в белогвардейскую армию.
Были у колчаковских сатрапов веские основания беспокоиться.
К весне 1919 года Красная Армия на Восточном фронте перешла в решительное наступление и отбросила войска Колчака за Урал, отогнала Юденича от Петрограда, приостановила наступление Деникина. Это был переломный момент, когда победа на фронтах гражданской войны склонялась на сторону Красной Армии.
На чрезвычайном заседании Моссовета 3 апреля В.И. Ленин говорил: «Колчак двинул теперь все свои резервы».
По всей Сибири и в Приморье Колчак собирал силы для продолжения борьбы с Советами. Была объявлена широкая мобилизация многих возрастов вплоть до родившихся в 1885 году. По городам и селам всюду были расклеены воззвания и приказы Колчака о призыве. Однако население отнеслось к мобилизации отрицательно. Дальневосточный комитет РКП (большевиков) обратился к населению с призывом: «Ни одного солдата Колчаку!»
Карательные отряды жестоко расправлялись со всеми, кто уклонялся от мобилизации, как и с теми, кого подозревали в сочувствии большевикам.
В апреле 1919 года одна из таких облав задержала меня на Светланской улице. Был я тогда с бородой и имел временное удостоверение с удачно исправленным годом рождения: 1884 вместо 1890, но не имел еще брони по работе.
Проверяя мое удостоверение, офицер сказал:
— Знаем мы ваши документы. Вишь, какой старичок выискался. Ну-ка, не разговаривай и марш к остальным!
Ни борода, ни документ меня не спасли. «Мобилизованных» таким образом обычно направляли в специальных эшелонах прямо на фронт, а пока что втолкнули в городской сад, что против Китайской улицы.
Хотя городской сад был довольно обширен и окружен невысокой чугунной решеткой, я обнаружил, что вырваться отсюда невозможно: вокруг сада стояли вооруженные солдаты. В то время, когда полный тревожных мыслей, я стоял у решетки и безучастно смотрел на проходящих по улице, я увидел инженера Г.А. Нилова и окликнул его. Объяснив почему я здесь, я просил помочь мне выбраться отсюда. Г.А. Нилов, который так же, как и я, работал в Центросоюзе, отыскал офицера, поговорил с ним, что-то настойчиво доказывая, и меня отпустили. К этому времени было уже известно, что в Сибири рабочие и крестьяне неспокойны, что и там участились восстания, возросло дезертирство солдат и даже офицеров. Мобилизация не только не укрепила армию, а привела к деморализации ее. Неудержимо шел процесс разложения колчаковского воинства. Еще быстрее разваливались колчаковские учреждения. Военные продавали имущество, чиновники — все, что плохо лежало. Взяточничество, подкупы, спекуляция достигли неслыханных размеров.
В тех условиях, когда большевики жестоко преследовались, нечего было и думать о широкой агитационно-пропагандистской работе. Также не могло быть и речи о том, чтобы руководящие работники, активисты большевистского подполья могли открыто приходить к рабочим. И все же большевистская агитация среди рабочих не прекращалась. Кропотливо, упорно, она велась на всех предприятиях и в учреждениях, в гуще рабочих, среди солдат гарнизонов. С каждым днем все новые и новые люди вставали в ряды сочувствующих большевикам.
Так и наша маленькая партячейка вела работу в Центросоюзе. За короткое время мы успели подготовиться к выборам в Совет рабочих и служащих Центросоюза. Так назывался профсоюзный местный комитет по коллективному договору. Выборы в Совет состоялись в июле 1919 года, и, несмотря на то, что все руководство Центросоюза состояло из эсеров и меньшевиков, в Совет были избраны Лагутин, Никифорова и я, то есть все члены партячейки. Председателем Совета избрали меня.
Мы организовали группу сочувствующих большевикам, куда вошли Копытин, Горсткин и Рябов.
Конечно, наряду с элементами стихийности, рост и развитие революционной сознательности рабочих и служащих направлялись указаниями Центрального бюро (ЦБ) профсоюзов, нерегулярно выходящими большевистскими газетами и листовками. Но самыми лучшими агитаторами в то время были первые декреты Советской власти. Имя Ленина и слово «большевик» были знаменем для рабочих, той притягательной силой, с которой были неразрывно связаны мечты и чаяния простых людей. Поэтому не приходится удивляться тому, что, несмотря, на сравнительно слабую, на первых порах, связь рабочих с подпольной организацией большевиков, единство рабочих и большевиков укреплялось.