Быстро усвоил этот маневр и генерал Пепеляев. Он организовал в Харбине кооператив «Самопомощь» и под его вывеской предъявлял иски, которые безотказно оплачивались. За короткий срок он стал богатым содержателем извозчичьего промысла и кафешантанов.
Переговоры, перенесенные в Пекин, также не дали результатов. Чжан Цзо-лин ответил, что «вопрос о задержанном имуществе Пекинское правительство считает возможным разрешить только при непосредственных переговорах с центральным русским правительством». А между тем, под нажимом японского правительства он выдал белогвардейцам три эшелона. В то же время наша комиссия в сложных условиях политических интриг никаких положительных результатов не добилась.
3 февраля я отправился в Читу с докладом правительству, а товарищ Парфенов — в Пекин для доклада миссии РСФСР. Мой выезд из Харбина в Читу совпал с днем выезда туда же делегатов в Учредительное собрание ДВР от русского населения полосы отчуждения Китайско-Восточной железной дороги. Регулярное движение по Читинской дороге еще не наладилось. Железная дорога от Маньчжурии до станции Куэнга медленно восстанавливалась.
Отступая в Маньчжурию, белые взрывали мосты, водокачки, сжигали подвижной состав, станционные здания, склады и жилые дома. Восстановительные работы потребовали много материалов, денег и рабочей силы. Во всем этом в ДВР был огромный недостаток.
Наш поезд из трех старых вагонов третьего и четвертого классов подвигался очень медленно. Не хватало воды и дров. Мы, пассажиры, принимались ведрами таскать воду, заготовляли дрова. Стояли сильные февральские морозы. Вагоны отапливались сырыми дровами, и по ночам пассажиры основательно мерзли. Сколько дней мы ехали от Маньчжурии до Читы, теперь не помню. Но ехали долго.
С нами ехали полковник генерального штаба каппелевец Померанцев и четыре каппелевских солдата. Померанцев был высокого роста, с рябоватым простоватым лицом, худощавый, стройный. В вагон нашей комиссии он пришел в Харбине. Держался просто, рассказал о себе. В России у него осталась жена и дети.
— Тоскую по семье, — говорил он, — тоскую и по родине, но боюсь ехать.
Ходил он к нам что-то около недели. Наконец, как-то приходит и с поддельной храбростью говорит:
— Поеду!
В тот же день я пошел с ним к особооперуполномоченному ДВР Эсперу Озорнину, где оформил паспорта ДВР.
В Чите я встречался с Померанцевым несколько раз. Его зачислили в какую-то воинскую часть, и по его лицу можно было понять, что это уже другой Померанцев.
На второй день по приезде в Читу мне был назначен прием у Председателя Совета Министров ДВР и министра иностранных дел Краснощекова. Он не заставил себя ждать, быстро принял.
Краснощекова раньше я не встречал. Это был высокого роста, стройный брюнет, с признаками седины в черных волосах. Он производил впечатление волевого человека.
Я коротко рассказал ему о попытке комиссии получить наше имущество из Маньчжурии и о той обстановке, которая создалась там в связи с этим.
— Работа Комиссии, конечно, не могла закончиться успешно, — сказал Краснощеков. — Для нас это было ясно с самого начала вашей работы, но вопрос перед китайцами надо было поставить.
Он поблагодарил меня за информацию.
12 февраля открылось Учредительное собрание ДВР. На первом заседании я присутствовал. В Учредительное собрание было избрано 92 коммуниста, 183 крестьянина большинства, 44 крестьянина меньшинства (кулаков), 14 меньшевиков, 18 эсеров, 3 народных социалиста, 6 сибирских эсеров, 8 торгово-промышленников и 1 беспартийный. Левый блок занимал 275 мест, оппозиция — 95.
Собрание открылось в огромном доме Второва и представляло живописное зрелище: вот огромного роста, могучий командир партизанского отряда забайкалец Якимов, вот тунгус, вот группа крестьянских депутатов: кто в валенках, кто в сапогах, в самотканых рубахах или в пиджаках. А вот другая группа: в приличных костюмах, в белоснежных рубашках, при галстуках. Это меньшевики, эсеры и представители буржуазных партий. Заседания проходили бурно. Оппозиция никак не хотела мириться с тем положением, что и на Дальнем Востоке настала пора, когда приходится считаться только с большевистской партией и ленинской политикой.
«Недоворот 31 марта»
В конце марта я выехал из Читы во Владивосток через Харбин. Вместе со мной ехал Александр Петрович Лепехин, назначенный командующим войсками Приморской области. С Лепехиным мы были старые знакомые. В 1906—1908 годах учились вместе в Казанском речном училище. Еще в бытность пребывания в речном училище Лепехин работал помощником командира на пароходе частной фирмы в Сибири и плавал по Оби. Его рассказы о Сибири, многоводных сибирских реках, богатых рыбой, о сибирской природе повлияли тогда на мое решение ехать в Сибирь.