Сам Махов, довольно энергичный и умный делец, хорошо понимающий, что физический труд матросов и лебедчиков очень тяжелый, все же, в корыстных целях, держал неполный штат.
Я, конечно, не стал молчать, и Махов вынужден был прекратить свои проделки.
После этого случая, не доверяя уже Махову ни в в чем я стал проверять счета на закупаемые им материалы. Махов и тут оказался подлецом. Он представлял фальшивые счета.
Мой начальник, командир машины, инженер Вознесенский был человеком нерешительным, не любил заниматься делами и часто находился в отлучке.
Вот в этой обстановке из приказа по Казанскому округу я узнаю, что инженер В.И. Орлов назначен заведующим землечерпательными работами Томского округа путей сообщения.
«А не поехать ли мне в Сибирь?», — мелькнула робкая мысль...
Сибирь
Прибыл я в «столицу» Западной Сибири — Томск в воскресенье. Медлить было нельзя, так как деньги были на исходе. Разыскал квартиру В.И. Орлова. Он и его жена, Софья Александровна, приняли меня тепло, как желанного гостя. Вышел я от них радостный. И Сибирь окончательно преобразилась в моих глазах: огромная, еще неясная, она казалась мне приветливой и полной человеческой теплоты, как и семья Орловых.
На другой день я был назначен помощником командира парохода «Семипалатинск» и выехал в Омск, где тогда находился пароход. Вот и река Иртыш, большая и многоводная, но непохожая на Волгу. Волга величаво и плавно, как бы не торопясь, медленно несет свои воды в Каспийское море. Иртыш спешит, вырываясь в быстром и бурном беге из объятий отрогов хребтов Тарбоготая и Алтая. Несходны и паводки (разливы) рек. Волга широко разливается весной. Стоишь и думаешь: «Море!» А Иртыш в жаркие месяцы лета, июль — август, когда в горах начинается усиленное таяние снега и вечных льдов, полной грудью вздохнет, затопит берега, еще пуще стремясь слиться с Обью. Волга вечно в плавном, постоянном движении, а на Иртыше тихо. Я люблю Волгу, стремительную жизнь на ней, но полюбил впоследствии и Иртыш. Правда, здесь не было столько судов, белян, плотов, не слышно было и песен, но какой простор!
«Семипалатинск» оказался сравнительно крупным буксирным пароходом, имел просторные чистые помещения, а команда приняла меня в свою среду по-сибирски радушно. И потекла жизнь молодого помощника командира тихо.
... Шла первая мировая война. На Иртыше слабо чувствовалась военная обстановка. Разве только в том, что из многих семей молодые уходили на войну, да в городах появились юнцы в золотых погонах с одной звездочкой и саблей на боку. Стали расширяться слесарно-токарные и кузнечные кустарные мастерские: война требовала много снарядов. Быстро стал ощущаться большой недостаток в рабочей силе, и впервые на судах появились в качестве матросов и кочегаров казахи.
Говорили о войне всюду. Оживились театры, клубы, усилился интерес населения к газетам и журналам. Но о революции — гробовое молчание! Казалось, кругом тишь, да гладь.
Но тишина эта была только у нас, на Иртыше. Политическая жизнь в Петрограде и промышленных городах бурлила, как весенний паводок. Это стало чувствоваться по тону газет. В отчетах о заседаниях Государственной думы передавались речи депутатов оппозиции и немногословные и фильтрованные цензурой речи депутатов-большевиков. Жадно читали газетные данные о наших победах и провалах. Формула «Война до победного конца» была священной. Она была и моей формулой в то время...
А война продолжалась и требовала все новых и новых средств в масштабах, превышающих возможности страны. Выдержать таких огромных жертв страна не могла. Газеты стали писать о начале экономической разрухи, о недостатке продуктов в Петрограде и промышленных центрах, о плохом снабжении фронта, о разложении армии, о похождениях Распутина и министерской «чехарде»...
Стали появляться сведения о стихийных выступлениях женщин и рабочих. Телеграфное сообщение в феврале 1917 г. о том, что Николай II, а затем и Михаил отреклись от престола, всколыхнуло жителей, все еще живших в обывательском неведении. Площадь быстро наполнилась народом. У всех радостные и взволнованные лица, красные банты или ленты на груди. В тот же день состоялся митинг. Тут было все городское начальство, именитые купцы, чиновники всех рангов и простой народ. Внешне это казалось единством всех классов и сословий. Мне тоже казалось, что с революцией наступит эра новой, свободной жизни: народ, избавившись от гнета царизма, получит возможность свободно учиться, а налоги не будут больше давить крестьян и моих чувашей.