Только что прошла широкая конференция рабочих Владивостока. Началась вторая волна арестов среди молодежи, железнодорожников, судостроителей и моряков. Провалы следовали за провалами. Эти провалы явились результатом деятельности провокаторов и, не в меньшей степени, небрежности в конспирации, которую допускали отдельные товарищи. Эти репрессии и провалы усложнили положение нашей подпольной партийной организации. В связи с этим облревком партии поручил мне срочно связаться с Дальбюро ЦК РКП (б) в Чите и информировать его о положении во Владивостоке и в Приморье.
В Читу в то время можно было попасть по железной дороге только через Маньчжурию. Путь был не из легких. Надо было проехать два семеновских контрольных пункта — Гродеково и Сосновая Падь и две пограничные станции — Пограничная и Маньчжурия. Следовало найти способ для безопасного проезда. Тут я и подумал о голландской фирме Ван-дер-Гувена во Владивостоке. У них переводчиком и агентом работал молодой русский по фамилии Барабанов. Бюро Сучанских копей покупало у этой фирмы семена овощных культур для всего Сучанского района. Поэтому Барабанов часто бывал у меня в бюро.
— Еду в командировку в Харбин, — сказал я Барабанову при встрече на улице, — но опасаюсь Гродеково.
— Знаю, — говорит он, — опасный путь, семеновцы без разбора снимают пассажиров с поезда. — И, совсем посуровев, закончил: — Не завидую вам!
— Да, вы правы, — отвечаю ему, — завидовать нечему.
Немного подумав, хотя все было решено мною заранее, я сказал:
— Послушайте, Барабанов, а ведь вы можете мне помочь.
— Чем же? — быстро отзывается он.
— Дайте мне удостоверение от фирмы Ван-дер-Гувена о том, что я являюсь вашим торговым агентом и командируюсь в Харбин. Это будет все же гарантия. Как-никак, фирма иностранная.
Барабанов посмотрел на меня, улыбнулся. Улыбнулся и я. Мы оба честно работали: он для фирмы Ван-дер-Гувена, я — для моей партии.
— Хорошо, — говорит Барабанов, — поговорю с шефом. Мой шеф, голландец, не одобряет произвол и террор белых. Думаю, что договоримся.
И действительно, в тот же день Барабанов доставил мне хорошо оформленное удостоверение. Я стал «агентом» фирмы Ван-дер-Гувена.
Володя Маленький одобрил удостоверение:
— Ничего не скажешь, документ чистый, но посоветуйся с товарищем Еремеевым. Может быть, он найдет более верный способ.
Получив адрес, я отправился в Куперовскую падь, где на втором этаже полукаменного дома жил Еремеев. На звонок дверь открыла жена Еремеева.
Вскоре появился и сам Еремеев. Он был ростом ниже среднего, сухощавый, с оспенными крапинками на лице. Я рассказал о цели своего прихода.
Он ответил просто:
— Устроим! В нашем поезде бригада кондукторов состоит из коммунистов и сочувствующих. В почтовом вагоне тоже свои. Поезд отправляется завтра утром. К этому времени я все подготовлю.
Далее он сообщил, что они меня посадят в почтовый вагон. Там есть продолговатый ящик для посылок. Во время стоянки поезда на станциях Гродеково и Сосновая Падь, где контрольные посты, мне придется залезать в этот ящик.
— Полной гарантии безопасности, конечно, нет, — заявил Еремеев, — ящик могут проверить. Но таких случаев при мне не было.
— Если в таком ящике меня откроют, — подумал я, — то есть полная гарантия погибнуть...
Я решился все же ехать в ящике.
Точное число не помню. Это было в середине июля. Одет я был легко: белый чесучевый костюм, соломенная шляпа, пыльник, щегольская тросточка. На вокзале Первой Речки я сел в почтовый вагон. В кармане у меня были два паспорта (русский и китайский) на имя Михайлова Федора Михайловича и удостоверение о том, что я торговый агент голландской фирмы Ван-дер-Гувена. Самый опасный отрезок пути Владивосток—Пограничная я благополучно проехал в ящике и, как только прошла последняя проверка пассажиров, пересел в международный вагон. Поезд от Владивостока до Пограничной идет 12 часов. Время, казалось бы, короткое, но мне оно показалось очень долгим. Мало того, что в ящике было душно и жарко, но еще и голодно, так как я не догадался захватить с собой что-нибудь из еды.