Все стало ясно. Японцы выдали себя с головой. Приглашая партизан войти в город, а большевиков выйти из подполья, они рассчитывали одним ударом обезглавить революционные силы Приморья, разгромить партизан, рабочие дружины и профессиональные союзы.
Какая наивность!
Для чего нужна была эта провокация японцам, стало нам понятно несколько позднее. Меркуловский переворот и наступление Унгерна на ДВР через Монголию были по существу наступательными маневрами японского империализма. Но унгерновская армия, имевшая в своем составе до 15 тысяч сабель и штыков, щедро снабженная японцами, была ликвидирована. Японский империализм не мог остановиться на полпути. Он стал усиленно готовить и снабжать каппелевское и семеновское белое войско на новое наступление (против ДВР, теперь уже через Хабаровск. А для этого японцы хотели иметь свободный от партизан и революционного пролетариата тыл. Но, как видим, японцы здесь не достигли своей цели: партизаны и организованный революционный пролетариат продолжал здравствовать и действовать.
Без пристанища
Как-то в конце июля я возвращался домой. Было около пяти часов вечера. На тропинке-косогоре Мальцевского оврага встретил соседку.
— Не ходите на квартиру, — говорит она скороговоркой, — там милиция. Когда я шла сюда, она производила обыск в вашей комнате.
Я был взволнован не столько той опасностью, которая мне угрожала, сколько отношением ко мне, большевику, людей. Долго раздумывать не приходилось. Я поблагодарил соседку и всех, кто заботился о моей безопасности, и, сообщив ей, что на квартиру к Брохису не вернусь, простился. Временно устроился в общежитии Центросоюза, что находилось в Голубиной пади. Но там меня кое-кто знал как большевика. Пришлось с этим пристанищем расстаться, было опасно. На Суйфунской улице (номер дома не помню) прожил около десяти дней. Но и здесь жить стало опасно: стало часто заглядывать во двор, между прочим очень оживленный, много подозрительных лиц. Пришлось несколько ночей провести на Ключевой улице, у Вахмистрова. Затем в Куперовской пади у проводника международного вагона Еремеева. Два дня пробыл в домике церкви Преображения и т. д. и т. д. Одним словом, полностью перешел на кочевой образ жизни.
В эту пору, как-то в частной столовой в Новом переулке, А. Рогальский познакомил меня с неким Сольцем, назвав его коммерсантом. У нас зашел разговор о бикфордовом шнуре (мы получили новую заявку). Следующее свидание с Сольцем по этому поводу я назначил на другой день в 12 часов, в кафе Букреева и, прощаясь, назвал себя лодзинским коммерсантом Ивановым. Ровно в назначенное время я был в кафе, где и встретил Сольца. Положительного ответа он не дал, и я быстро пошел к выходу. Но когда проходил мимо комнаты буфетчицы, меня окликнули. Оборачиваюсь и вижу А. Зайцеву. Я знал ее еще с 1916 года по городу Павлодару. Это было большой неожиданностью для меня. Живо воскресли в памяти прежние наши встречи. Все тогда началось со свадьбы ее племянницы, куда приглашен был и я. Там я и познакомился с Антониной Васильевной. И вот теперь, через много лет, мы встретились снова, разговорились. Мне хотелось узнать, как она, жена крупного скотопромышленника, очутилась во Владивостоке. Причина оказалась обычной для тех времен: наступала Красная Армия, колчаковская отступала, а с ней и те, кто не хотел принимать Советскую власть и имел средства. Вот она с семьей и очутилась во Владивостоке. Со временем средства иссякли, и она стала буфетчицей.
Пробыл, я у ней недолго. Когда собрался уходить, она сказала, указывая пальцем:
— Идите в эту дверь!
— Куда она выходит? — спрашиваю.
— Во двор и на Алеутскую.
Я простился с ней и вышел во двор и на Алеутскую.
Через несколько дней на углу Алеутской и Светланской, у аптеки Боргеста, я встречаю Сольца. Увидев меня, он круто повернулся и быстро стал уходить по направлению к гостинице «Версаль». Но так как он не дал мне по делу окончательного ответа, я догнал его. Не успел и слова сказать, он сердито, почти шепотом оборвал меня:
— Не говорите со мной. Это опасно! Уходите, оставьте меня!
В полнейшем недоумении я ускорял шаг я пошел к Рогальскому. Сольц, оказывается, был у него и рассказал все, что с ним приключилось.
После моего ухода из кафе Сольц не торопясь допил свой стакан кофе и вышел единственным для посетителей ходом на Светланскую улицу. Здесь его при выходе на улицу остановили два офицера и спросили: «Куда исчез Элеш?» Тот, естественно, мог ответить только одно, что никакого Элеша он не знает, а вел деловой разговор в кафе с Ивановым. Ему, конечно, не поверили и повезли на Полтавскую, 3, в контрразведку, Сольца продержали там два дня, выбили у него «на память» зубы, но добиться, конечно, ничего не могли.