Снова во Владивостоке
Я все еще в Харбине. Информации с фронта говорят, что 1 марта части НРА заняли станцию Бикин... Продолжают наступление по Уссурийской дороге... Подходят к Иману. Все это были вести радостные, обещающие скорый конец гражданской войны в России. Победы доставались нелегко. С беззаветной преданностью боролись на фронтах и в подполье, отдавали свои жизни за торжество дела Ленина, за торжество социалистической революции коммунисты и беспартийные большевики.
А наряду с ними под ногами путались грязные душонки, цель которых была — выждать, хапнуть. Так, во Владивостоке в 1920 году активно подвизалась довольно рыхлая фигура лет 50. Это был Леонов, бывший штейгер. Он пользовался доверием у членов Дальбюро ЦК партии и входил в состав правительства первой коалиции социалистических партий и управлял ведомством промышленности. Потом он уехал в Читу, где в 1922 году был в руководстве Амурского речного пароходства.
И вот в Харбине, это было в августе, неожиданно встречаю его на главной улице старого города. Я спешил по делу и вижу, что прямо на меня идет Леонов. Он тоже увидел меня, но неожиданно перебежал на другую сторону улицы и быстро пошел в обратную сторону. Его поступок озадачил меня. Очень хотелось узнать новости, и я догнал его. Оправдываясь, он уверял, что не заметил меня и что опаздывает на совещание. Он говорил, что ведет переговоры с китайскими коммерсантами по заключению контракта на перевозку грузов по Сунгари и Амуру. Причина, конечно, уважительная, что и говорить. Я простился с ним, дав свой адрес.
На другой день получил от К.Ф. Пшеницына телеграмму. Не дождавшись визита Леонова, я быстро собрался и выехал на пароходе по рекам Сунгари и Амуру в Хабаровск. Там мне вручили приказ и мандат от Народно-революционной армии и штаба партизанских отрядов, которыми на меня возлагались известные полномочия по связи и снабжению. В особом письме были даны поручения, для выполнения которых необходимо было вернуться в Харбин. Речь шла о снабжении НРА и партизанских отрядов продовольствием и военным снаряжением до закрытия навигации по Амуру.
По возвращении в Харбин я был целиком занят порученным мне новым делом, но все же не забыл и о Леонове. Почему-то мои мысли вновь и вновь возвращались к нему, и я при первой же возможности поехал к Эсперу Озорнину. Он меня буквально поразил. Оказывается, Леонов продал в Харбине пароходы, принадлежавшие Амурскому государственному пароходству, а деньги присвоил...
Пока я ездил в Хабаровск, выполняя срочные поручения, Народно-революционная армия и партизанские отряды с боями продолжали двигаться на юг. Давно отшумели «штурмовые ночи Спасска»; далеко остался Никольск-Уссурийский, и к 20 октября армия и партизанские отряды уже достигли подступов к Владивостоку. Штаб командарма Уборевича обосновался на станции Угольная, в 30 километрах от города.
Контрразведка белых раньше и лучше всех знала, что режиму белых наступает конец. Они зверели. Усилились беспричинные, никому ненужные аресты и насилия. Начались грабежи... В горком партии стали поступать от наших осведомителей из контрразведки тревожные сообщения о том, что озлобленные белобандиты намерены устроить расправу над большевиками и комсомольцами, находящимися в тюрьмах. Эти слухи усиленно носились и среди населения города. Так и говорили — будет Варфоломеевская ночь. Горком партии ясно представлял себе, что угроза белобандитов реальная. В тюрьме находилось более пятисот политических заключенных!
Оставалось одно: будировать вопрос о безопасности населения и заключенных от бесчинства белобандитов перед городской общественностью и консульским корпусом. Это задание горком партии поручил Н.И. Горихину.
Н.И. Горихин, активный подпольный работник во Владивостоке в 1918—1922 гг.
Николай Иванович Горихин один из тех, кто пришел в партию в первые годы борьбы за Советскую власть.
Подпольный работник во Владивостоке с 1918 года, он был стойким большевиком, обладал незаурядной энергией и решительностью.
Используя свое знакомство среди разных слоев города, Горихин быстро сгруппировал актив. Этот актив не мешкая обратился к консульскому корпусу с меморандумом, в котором, указывая, что в городе усилились бесчинства и грабежи со стороны солдат белых, просил принять меры по наведению в городе порядка.
Представители городской общественности во главе с Горихиным прежде всего направились с этим меморандумом к старшине дипломатического корпуса, американскому консулу Колдуэллу.