— Там что-то невероятное, — едва переводя дыхание, сказал Алексин. — Вряд ли кому удастся дойти до метеогородка.
— Наблюдения мы должны провести во что бы то ни стало, — решительно заявил Петр Яковлевич.
— Придется рисковать людьми, — осторожно заметил Алексин.
— На Новой Земле я ходил в такой ураган и — ничего, — сказал Илляшевич.
Алексей Матвеевич Алексин остался заделывать окно, а мы спустились в кают-компанию.
— Товарищи! — обратился к нам начальник зимовки. — К сожалению, выйти через слуховое окно совершенно невозможно, мы едва спасли Алексея Матвеевича. Остался второй, пожалуй, единственный способ — прокопать тоннель. Это несложно, и у нас еще есть время. Снег будем носить в кладовые и на кухню. Когда будет готово, с Георгием Александровичем Шашковским пойдут Борис Дмитриевич Георгиевский и Михаил Степанович Муров. Надеюсь, возражений нет?
Конечно, никто из нас и не думал возражать. Правда, Кренкель стал настаивать, чтобы разрешили идти ему, но начальник заметил:
— Эрнст Теодорович, каждого из нас можно заменить, но без вас станцию придется закрыть.
Эрнст вынужден был подчиниться. Вооружившись лопатами, начали делать тоннель. Минут через тридцать снегом были забиты обе кладовые. Начали таскать его на кухню, но конца работы еще не было видно. Между тем время, когда надо снимать показания приборов, приближалось.
Наконец Эрнст, вылезая из тоннеля, проговорил:
— Лопата проходит насквозь!
— Товарищи, пора идти! — скомандовал Илляшевич. — Помните: вам ничего не удастся записать. Все показания приборов вы должны запомнить, — предупредил Илляшевич.
— Ну, пошли, — проговорил Шашковский, жестам руки предлагая мне идти первым.
Сгибаясь в три погибели, я нырнул в тоннель. Метров через десять достиг конца, но едва выбрался наружу, как был оглушен ревом моря и урагана. Ветер стал хлестать по лицу мелким и крепким, как морской песок, снегом. Не успел я подняться, как был сбит с ног. Пытался снова встать, но в этот момент сила, которой невозможно было сопротивляться, подняла меня и швырнула куда-то. Через секунду я потонул в сугробе. Надо было что-то предпринимать, и прежде всего — искать товарищей. Достав электрический фонарик, зажег его. В слабом свете я увидел только снег. В этот момент почувствовал толчок в спину. Думая, что это медведь, быстро схватился за нож.
— Кто здесь? — услышал крик Шашковского.
— Где доктор? — вместо ответа спросил я.
— Не знаю... Давай к дому пробираться, — крикнул он и исчез во мгле.
Оторвавшись от сугроба, я бросился за ним и через минуту благополучно достиг стены. Ни Шашковского, ни доктора здесь не оказалось. У дома было значительно тише и к тому же светло. Это Илляшевич предусмотрительно выкинул через форточку механической мастерской яркую электрическую лампу, Я выстрелил из нагана и через минуту увидел бегущего вдоль дома доктора, а за ним следом и метеоролога.
— Меня сбило с ног, и я едва добрался сюда, — крикнул Георгиевский.
В это время открылась форточка, и Алексин, оставив у себя один конец, выбросил нам целую бухту веревки. Это было неплохо придумано, но мы не сумели правильно использовать «нить Ариадны». Вместо того чтобы перевязаться и бухту оставить разматываться, мы потащили ее целиком. До бани дошли без каких-либо усилий, так как находились под защитой дома. Здесь мы надеялись найти леер — длинную веревку, протянутую к метеогородку, держась за которую, мы ходили снимать наблюдения. Но веревку, по-видимому, занесло снегом.
— Ладно, так дойдем, здесь недалеко, — прокричал доктор.
— Без нее нельзя идти... Заблудимся...— ответил Шашковский.
Действительно, до метеогородка было не больше 120 метров, но путь лежал по бугру и совершенно открытому месту, причем нужно было идти наперерез ветру. Если говорить откровенно, испытав уже всю ярость урагана, мы мало верили в успех нашего предприятия, но в то же время борьба со стихией даже увлекала.
— Тронулись! — крикнул Борис Дмитриевич Георгиевский и первым ринулся вперед.
Мы последовали за ним. Нас сразу же куда-то понесло. Я вдруг почувствовал, что лечу вниз, в яму, по-видимому, в обрыв сугроба. Ползу, кричу, но едва слышу свой голос.
Пытаюсь найти товарищей, но тщетно. Я уже решил один добираться до городка, как вдруг услышал:
— Я задыхаюсь... Нам не дойти... Надо вернуться...
— Нельзя. Пойдет сам Илляшевич.
Оказалось, что друзья находятся совсем рядом.
Мы собрались идти дальше и тут вспомнили о веревке, но она исчезла. Очевидно, мы потеряли ее, когда ветер разбросал нас в разные стороны. Искать веревку среди снежной вакханалии казалось безнадежным делом, да у нас и не было времени.