— А теперь вы видите? — спросил он в свою очередь.
На тех местах, где был написан адрес, бумага была подчищена и сквозила ясно. Нельзя было сомневаться, что адрес был выскоблен и написан вторично по выскобленному.
Когда внимательно прочитали и рассмотрели адрес, он оказался довольно грубой подделкой под руку Маргариты. Очевидно записка, не имевшая ни даты, ни обращения, была написана кому-нибудь другому и ей воспользовались для того, чтобы послать ее к Орленеву, изменив только адрес и запечатав первой попавшейся печатью, которая не могла играть роли.
— Но кому же нужно было посылать мне ее записку? — недоумевал Сергей Александрович.
— Вероятно тому, кто желал, чтобы вас застали у Маргариты в то время, когда у нее будет происходить обыск.
— Зачем?
— Чтобы во всяком случае скомпрометировать вас, хотя бы в глазах Потемкина. Рассчитывали, что вероятно ему будет неприятно, что вы были там, а может быть, и хуже…
— Хуже?
— Погодите! Не будем торопиться… Очевидно, значит, записка прислана кем-нибудь…
— Кто хотел сделать неприятность.
— В этом нет сомнения. Нет, кем-нибудь, кто знал, что у Маргариты будет сегодня обыск.
— Но как же он мог узнать, что мы знакомы?
— Ну, это пустяки! Если вы никому не рассказывали о своей встрече с ней, то она могла рассказать об этом, и не одному, а вероятно нескольким. Даже наверно рассказала. Это дошло до того, кто воспользовался рассказом и прислал вам записку: авось вы придете к ней.
— Так вы думаете, что вся эта история устроена для того, чтобы сделать мне неприятность? Но у меня нет в Петербурге никого… Вот старик Зубов разве? — вспомнил Орленев.
— Его одного вполне достаточно, — согласился Гирли. — Но вас он захватил попутно, так, не наверное, авось и вы попадетесь. Главное же ему важен был обыск у Маргариты. Он и против нее, разумеется, имеет теперь злобу.
— Да, за то, что она выгнала его.
— Конечно.
— Что же у нее могли найти?
— Книги и журналы.
— Книги? — Орленев вспомнил, что Маргарита говорила ему о полученных ею книгах и журналах, которые она разбирала пред его приходом, и сказал: — Знаете что, Гирли? Вы наверно убеждены, что эта Маргарита не может быть замешана ни в какой серьезной истории?
— Совершенно уверен, — ответил Гирли.
— Ну, тогда, значит, и никакой опасности ей не может предстоять. Если на нее и сделал донос хотя бы тот же старик Зубов, то что же могут найти у нее серьезного? Книги и журналы — это еще не такая беда.
— Нет, беда, — сказал Гирли, — и гораздо серьезнее, чем вы можете даже предполагать. Ящик с книгами привезен ей кем-то из французского посольства, недавно вернувшимся из Франции. В числе этих книг наверное много самых интересных, то есть памфлетов и всяких статей против правительства. Вы ведь знаете, что теперь делается во Франции?
— Знаю. Один клуб якобинцев чего стоит!
— Ну вот! Так Маргарите эти книги привезли так, ради редкости и скандала, а теперь это послужит для ее обвинения.
— Но, если она получила их законным путем, она прямо может сказать, кто привез ей этот ящик.
— Этого она никогда не сделает, потому что навлечет страшные неприятности на все посольство.
— Как? Она не сделает этого даже в том случае, когда это будет единственным выходом для нее?
— Вы не знаете Маргариты. Она не выдаст никого и ни за что. Проболтаться так вот в разговоре — это она может, но выдать другого, чтобы оправдать себя, этого ни за что она не сделает!
— Так что же ожидает ее по-вашему?
— Высылка из Петербурга.
— Как? За то, что у нее нашли французские из дания?
— Да. Из нее сделают тайную распространительницу этих изданий, может быть, выставят ее агентом революционных кружков. Почем я знаю? Впрочем, в России зовут это только вольтерианством. Но дело не в названии… И ей от этого не будет легче.
Они замолчали,
— Однако вышлют ее, — заговорил Орленев успокоительно, — конечно лишь в самом крайнем случае. Ведь это самое худшее, что могут сделать, а для нее это не большая беда. Ну, она уедет…
— А имение, подаренное ей светлейшим под видом продажи? Если она уедет, то что ожидает ее затем? Опять та же жизнь, к которой она привыкла и от которой едва-едва могла освободиться… Да, теперь мне все более чем ясно. Все это устроено не кем иным, как Зубовым. Он знал о получении книг Маргаритой, знал об имении, и это имение было нож острый для него. И вот он сделал донос, чтобы лишить ее всего. Расчет довольно верный. И в вас притянул к этой истории. Вышло, что вы знакомы с подозрительными личностями вроде француженки, которая старалась и его-де завлечь, но он донес на нее, а вы вот попались у нее в самый день обыска, приехали вы из-за границы — значит, Бог весть каких идей нахватались там… Вот вам все дело, как оно есть! — заключил Гирли.
— Что же делать теперь? — спросил Орленев.
— Принимать относительное зло как средство к достижению добра, но самому не желать никогда и не делать зла! — проговорил Гирли и, поднявшись и взяв лампу, направился к двери.
— Куда же вы? — остановил его Сергей Александрович.
— Может быть, еще сегодня я успею застать кого-нибудь, от кого разузнаю об этом деле.
— А как же я-то? — спросил все-таки Орленев.
— Вас я об одном прошу — не выходите завтра никуда.
— А я хотел ехать к светлейшему.
— Его нет в Петербурге.
— Где же он?
— Сегодня уехал в Царское Село.
— Как же мне никто не сказал об этом? Как же мое дежурство?
— Ваше дежурство будет по-прежнему в Таврическом дворце. Насколько я знаю, там продолжают дежурить. А двор теперь переехал в Царское Село.
— Как все это неприятно! — сказал Орленев. — И как все шло хорошо до сих пор!
— Об одном прошу, — повторил Гирли, — дайте мне обещание никуда не выходить завтра и оставаться дома весь день. Вечером я приду к вам и сообщу все, что узнаю.
— Вы этого требуете? Вы думаете, так лучше будет?
— Да, я этого требую и так будет лучше. Поверьте мне!
Сергей Александрович обещал.
X
Сфинкс
1
На другой день Орленев проснулся поздно. В голове его стоял точно туман какой-то. Он долго соображал, стараясь припомнить, было ли все, что вспоминалось ему, наяву или во сне. Неужели и вправду через эту вделанную в стену доску приходил к нему Гирли? Как-то не верилось в это. Но ведь невероятного тут не было ничего; отчего ж ему было и не прийти, если он жил внизу?
— Что, у нас живет в подвале иностранный музыкант, полоумный, кажется? — спросил Орленев подававшего ему умываться слугу.
— Живет, — ответил тот, — еще при покойном барине поселился и так и живет.
«Значит, все это не сон был!» — подумал Орленев и спросил:
— Ну, что ж он?
— Да ничего-с. Живет себе. Он смирный.
— А как же он с вами разговаривает? По-русски?
— Известно, иностранец. Трудно ему, а разговаривает. Вот лечит тоже. Он простой и обходительный. Даром, что с барами возится. Иногда его такие кареты привозят, что просто страсть.
— Куда привозят? Сюда, домой?
— Да-с, к нам. Только со стороны сада всегда. К нему оттуда ход.
— То-то я его на дворе не видел.
— Так было положено от старого барина. Да и каморка у него махонькая — в подвале-то, а ход оттуда, со стороны сада. И ключ у него.
— Ну, а к нему приходит кто?
— Может, и приходит, да как нам знать? Мы никогда не видали… Должно быть, никто не ходит.
Итак, это был не сон. Гирли жил внизу.
Орленев сдержал данное ему вчера обещание и не пошел никуда.