- Что теперь?
- Лаборатория сгорела. Прямых улик нет. Дело Флягиной мы раскрыли, а в министерстве дали понять, что об остальных преступлениях, похоже, придётся забыть.
Сознание вновь двоится. Да, была какая-то сходившая с ума от безысходности и одиночества женщина, которая влюбилась в молоденького мальчика. Потом эта женщина поняла, что её попросту развели. Разочаровалась, наделала глупостей и чуть не сгорела вместе с эластином и коллагеном. Может быть, я знала эту женщину. Может, даже близко знала. Но она не я. Я – настоящая, уравновешенная, бесстрастная – излагаю подробности очередного дела своим коллегам. Вот и всё.
У меня даже получается в это верить – временами. А временами – нет. Поэтому, когда я произношу имя Ильи, голос предательски подрагивает. И ладонь сама собой со злостью бьёт по столу.
***
Я убеждаю себя в том, что спускаюсь в КПЗ только из любопытства. Мне интересно, как поведёт себя Илья. В конце концов, я не Галочка, я полковник Рогозина. И я никогда – никогда! – не боялась и не буду бояться ни своего прошлого, ни своих ошибок.
- Галь! Я же говорил, что не виноват! – и он ещё смеет подходить ко мне… - Я зайду вечером, нам надо поговорить…
Реакция не подводит, слава Богу, от утренней сонливости и апатии не осталось и следа.
- Руки!
Я сбрасываю его руку с искренней брезгливостью. Я ненавижу его.
- Галь… Галя, я не смогу без тебя! Галь, ну теперь ты мне веришь? Мне ж больше ничего от тебя не надо, Галя! Посмотри на меня, Галя!
Я не могу различить смысл его слов. Он что-то выкрикивает, а в моих мыслях – пустота. Лишь какие-то обрывки, вроде того, что у сотрудников теперь долго будет о чём сплетничать.
- Пошёл вон отсюда, пока цел.
Излияния Полозова прерывает ледяной голос. Зачем ты пришёл, Коля? Зачем?..
- Увести.
- На выход.
Я закрываю глаза. Я хочу, чтобы сейчас здесь не было никого. Я хочу убежать, но сзади стоит Круглов.
Я не обернусь.
Я пытаюсь обмануть себя. Сжимаю губы, смотрю куда-то вбок, сглатываю.
Но слова вырываются сами. Что ж, значит, я тебе действительно доверяю…
- Никогда не могла представить… Что меня вот так можно использовать…
Я боюсь собственного голоса. Я боюсь себя. Судорожно, прерывисто вздыхаю.
Я трезво смотрю на вещи. Я ощущаю запах цемента и грязи, я испытываю холод, я вижу серые, в подтёках, стены, вижу разводы света из-за решётки. Я чувствую, как бьётся на виске пульс, я слышу твоё дыхание, твои слова о том, что Полозов обязательно за всё ответит. Я воспринимаю окружающее цельно и без недомолвок.
Одно только я не могу принять. Почему у меня на губах соль. Почему я всё-таки плачу.
========== У Василия Флягина железное алиби. ==========
POV Рогозина
Эту ночь я сплю крепко. Так крепко, что даже не чувствую раздирающей с вечера головной боли. Чёрно, глубоко, проглотив снотворного чуть меньше, чем требуется для самоубийства.
Под утро я наконец открываю глаза и просто лежу, не в силах вырваться из цепких туманных кошмаров. Я плохо понимаю, сплю я или уже нет. Просто лежу, просто ни о чём не думаю.
Чуть погодя понимаю, что чувствую чьё-то тепло совсем рядом. Бессознательно тянусь к нему, скорее угадываю, чем слышу лёгкий шёпот в около уха:
- Галочка… Я же говорил, что ни в чём не виноват!
- Илья…
Он привлекает меня к себе, проводит пальцем по линии бровей, целует в глаза. Мне хорошо, сладко, но какое-то смутное воспоминание не даёт расслабиться в его объятиях. Морщась, я пытаюсь отвести его руки, легонько толкаю в грудь. Голова ноет, я не могу сосредоточиться, а его горячие ладони впечатываются в ключицы…
- Ну… Ты чего, Галочка?
- Я… Я не знаю… Что-то лишнее… - Я у тыкаюсь лицом ему в грудь, и внезапно под кожей вскипает мерзкое ощущение мылкости, липкой грязи. Резко начинаю задыхаться, вырываюсь, путаюсь в простыне. Он не отпускает, хватает за запястья, снова притягивает в себе и впивается в губы. Мне не хватает воздуха, перед глазами чернеет, а память наконец-то ставит всё на свои места. С нечеловеческой силой я отталкиваю Илью и… просыпаюсь.
Я дышу так тяжело и часто, что начинаю всерьёз бояться за сердце. Оно стучит с перебоями, то задерживаясь, то учащаясь, но как-то глухо, натяжно, будто в него вогнали тупую иглу.
С трудом сажусь в кровати. Ощущение липкости не отпускает. Только спустя несколько минут понимаю, что оно перешло из сна в реальность, – я вся в поту. Нетвёрдым шагом иду в ванную, опускаюсь прямо на кафель и прижимаюсь лбом к холодной стене. Спустя какое-то время мушки перед глазами рассеиваются, и я подрагивающей рукой открываю воду. Сначала просто плескаю в лицо, потом, не контролируя себя, начинаю жадно пить. В конце концов сую голову под струю.
Сразу становится легче. Руки всё ещё дрожат, но мысли прояснились.
Илья в прошлом. Он больше никогда и никак не повлияет на мою жизнь. Я больше никогда его не встречу, никогда не задумаюсь о нём. Я не тешу себя тем, что смогу обо всём забыть. Но я могу просто не думать об этом. И всё. Всё.
Возвращаюсь в комнату, надеваю чистую, сухую ночнушку. Настежь открываю окно – внутрь врывается дождливая свежесть, запахи и звуки ночной Москвы. Перестилая кровать, замечаю мигающий глазок телефона. Видимо, пока я была в ванной, кто-то не смог дозвониться и оставил сообщение. Медленно подхожу.
Мне нужно сделать ещё четыре шага, я ещё могу отойти, так и не увидев, кто пытался дозвониться. Только, к сожалению, с годами обманывать себя получается всё хуже. А сейчас я понимаю, что разучилась делать это совсем. Я же знаю, это звонил Илья.
*
«Галя, меня хотят убить. Меня убьют, если ты не придёшь! Ломают дверь. Галя, Галя!.. Ради нашей любви, Галя!»
Сообщение закольцевалось в памяти, я слышу его в сотый раз.
Тупо смотрю на дисплей телефона. Не могу думать про себя. Пытаюсь произнести мысли вслух, но понимаю, что позабыла слова, позабыла, как это, – разговаривать. Позабыла, как это, – думать. Как это – выбирать.
Я ещё могу успеть. Я могу сделать, что в моих силах. Я могу его спасти. Не его, не Илью Полозова, а абстрактного человека, нуждающегося в помощи. И забыть.
Или простить его.
Я могу. Не могу. Нет. Я не Галочка, я полковник Рогозина.
Решившись, хватаю трубку, – вызвать полицию. И только тут замечаю, что сообщение было оставлено в семь вечера.
Подхожу к окну и вдыхаю предрассветный дождь.
Где-то там, за домами, скоро взойдёт солнце.
Где-то там, за домами, недавно убили Илью.
***
- Андрей, сможешь на чеке из супермаркета подделать время?
- А в чём дело, Николай Петрович?
- А чтоб число красивое получилось. Вот смотри: дата – 19.07. А время 16.07. Я хочу, чтоб 19.07 было, я такие собираю чеки, и билеты разные тоже. Что-то вроде коллекции.
- Да? Никогда бы не подумал. Только зачем вы, Николай Петрович, «Клинское» взяли? Хоть дёшево, но отрава.
- Да сам уж убедился… Так сделаешь?
Холодов кивнул. Круглов уже выходил из лаборатории, когда Андрей крикнул ему в спину:
- А с делом-то всё-таки разгреблись!
Майор не ответил.
========== Что с ними будет? ==========
Утро становится очередной пыткой. Я снова должна одеваться, причёсываться, краситься. Сдерживая дрожь в руках, наливать чай и размешивать сахар.
С трудом глотаю получившуюся бурду и поднимаюсь из-за стола. Время вышло, я тянула до последнего. Больше нельзя.
Дорога в ФЭС смазывается. Я стараюсь ни о чём не думать – боюсь сойти с ума. В ФЭС какая-то суета, все куда-то бегут, шепчутся, искоса на меня смотрят. А я стою посреди коридора и не знаю, что мне делать. Наверное, нужно уйти к себе в кабинет, узнать у кого-нибудь, что случилось. Официально узнать, в смысле. Но я продолжаю растерянно стоять, не делая никаких попыток справиться с собой.
Я здесь, среди беготни и холодных стен, и одновременно – где-то в другом месте, рядом с Ильёй.