- Ну так давай, убей меня тоже! Тебе алиби, уверена, состряпает Майский! Чтоб не решили, что это убийство на почве ревности! Ты разве знаешь, как я попала в эту лабораторию? Ты знаешь, куда я собиралась тогда на самом деле? Я Илью везла в полицию!
- Да, в полицию! Без наручников, не поставив никого в известность! Сама-то ты знаешь, что Марат про тебя говорил вчера Майскому? Он Полозова твоим пупсиком называл! И что-то мне подсказывает, были у него на это основания!
Когда получасом раньше я увидела труп Ильи, мне казалось, меня уже ничто не выведет из состояния тупого, апатичного равнодушия. Ошибалась. Что ж, Коля, ты сумел подобрать достаточно острые слова.
- Тогда расскажи-ка мне, дорогой Николай Петрович, - слава Богу, по-настоящему кричать не сил, сейчас мне стыдно слышать саму себя, - как ты сам называл свою доченьку? Лисой Алисой?
- Тебя это не касается! Ты не имеешь права! С какой стати…
- А с какой стати ты лезешь в мою жизнь? Какая тебе разница, что у меня было с Ильёй? Какое твоё дело?
- Как ты не понимаешь? Ты слепая? Мы пять лет работаем бок о бок, я устал от твоих постоянных поклонников, устал от облизывающихся на тебя мужиков, а ты мурлыжишь меня, как мальчишку! Мне пятьдесят с гаком, Галя, я ничего не требую, я прошу лишь ясности!
- Какой, к чёрту, ясности?
- Вся ФЭС видит! И ты видишь! И ты издеваешься надо мной!
- Я? Ты сам понимаешь, что говоришь?
- Я ненавижу тебя! Ненавижу! А знаешь почему?
Внезапно в сердце возвращается тупая игла, воздух в лёгких заканчивается, я не могу вдохнуть и некстати думаю, что вот сейчас точно пойму, что ощущал Илья. Начинает звенеть в ушах, мне сложно разобрать, была ли фраза «Потому что люблю тебя!» настоящей, или это плод моего сошедшего с ума разума.
Мысли растворяются в безвоздушной пустоте, я забываю, что пыталась понять, но с мучительной досадой чувствую, как из памяти ускользает что-то важное, что-то очень важное…
========== Я убил его. ==========
Первое, что я вижу на своём столе на следующий день, - заявление на отпуск за собственный счёт. Не могу сдержать кривой усмешки. Сбежал, трусливо сбежал. Правда, непонятно, от чего: от правосудия или от меня. Впрочем, уже не важно. Подписываю, даже не глядя на сроки, вызываю Аллу, отдаю заявление ей.
Весь день сижу в своём кабинете. Делаю вид, что разбираюсь с бумагами, а на самом деле хватаюсь за ручку, лишь когда кто-нибудь проходит мимо. Создаю видимость бурной деятельности. Вот только для кого? Ну, для сотрудников, наверное. Негоже им видеть начальство невменяемым и опухшим. Пожалуй, лучше было вообще остаться дома. Но кто бы тогда подписал заявление Круглову? Снова усмехаюсь.
Ближе к полудню начинает колоть слева. Сердце? Что-то в последнее время частенько оно напоминает о себе. То влюбляется, то болит. В аптечке, как ни странно, даже не оказывается корвалола. Там вообще не оказывается ничего, кроме успокоительных и анальгина. Что ж, видимо, теперь к моему стандартному набору прибавятся и сердечные капли.
А разболелось-то не на шутку, придётся спуститься к Вале. У неё точно есть всё и от всего.
Антонова занята очередным трупом. Так увлечена, что даже не слышит стука дверей. В ожидании, пока она меня заметит, опускаюсь на стул перед компьютером, вглядываюсь в монитор. Хм, довольно странно. Открыт сайт железнодорожной компании. Кто-то покупал билеты через Интернет? Пункт отправления – Москва, пункт назначения – какая-то Ягодина. Хочу рассмотреть внимательней, но не успеваю: подходит Валя, здоровается и как-то суетливо оттаскивает меня от экрана.
- Валь, кто тут баловался? Не дай Бог, Тихонов собрался куда-то ехать за казённый счёт! – мне хочется, чтобы это прозвучало шуткой, но получается устало и почти зло. Бросаю намерение притворяться, откидываюсь на спинку стула и, выбросив из головы странную Ягодину, прошу:
- Валь, накапай мне корвалола.
- Сердце? Галь, может, лучше врача?.. В больницу?.. – она тревожно вглядывается в моё лицо, умудряется в одно мгновенье схватить телефон, пощупать лоб, всунуть в руки стакан воды и, ледяной ладонью обхватив запястье, найти пульс.
Медленно качаю головой, отстраняю её руки. Такое чувство, будто внутри меня – бомба. Резкое движение, громкое слово – и взорвётся.
- Ничего не надо, просто накапай корвалола.
- Это не шуточки, ты сама понимаешь…
Я-то понимаю, а вот она – нет. Она не понимает, каких усилий мне стоит говорить ровно.
- Или валидола. Или валокордина. Или хоть чего-нибудь! К чёрту, налей мне водки, Валя!
Бомба всё-таки взрывается. Надо отдать должное, Антонова не пугается моего радикального заявления, не застывает, картинно распахнув глаза, не впадает в ступор. Тихо говорит:
- Я тебе чаю налью, Галь. Ты ещё молодая, корвалола напиться успеешь. Подожди немного.
Она уходит. Хлопает дверь, я остаюсь одна. Обхватив себя за плечи, закрываю глаза. Пытаюсь сделаться меньше, незаметней, незначительней. Если я буду меньше, и болеть, наверное, будет меньше… Мне уже стыдно за свою вспышку, мне хочется спрятаться от всех, от всего мира. Я не понимаю, в чём дело. Вчера вечером я ведь даже, кажется, смогла уснуть, почти успокоилась. Что же произошло сегодня, почему вновь стало так отвратительно на душе?
Круглов. Сбежал. Вот что произошло. Он оставил меня одну. Если утром у меня ещё была ниточка, если я ещё могла сомневаться в его вчерашних словах, то своим внеочередным отпуском он окончательно расставил всё на свои места. Он не жалеет о сказанном, он не собирается извиняться, не планирует что-то менять в наших бестолковых отношениях. Которых и нет, в сущности. Которые придуманы, просто придуманы, причём и не нами даже, а хихикающими девочками-лаборантками, сотрудниками, жаждущими посплетничать о чужих передрягах.
Беззвучно возвращается Валя, протягивает мне тёплую глубокую чашку. В нашем буфете разве такие есть? Пью – медленно, стараясь не обжечься, чувствуя приятный, полузабытый вкус мятного чая. Да, как-то у нас в ФЭС всё с перегибами, даже в буфете: либо пусто, либо пир горой, либо горький кофе, либо чай со всеми мыслимыми травами, приправами и специями.
Приятно сидеть просто так, в тишине, и пить не торопясь. Но сердце всё-таки покалывает. И очень хочется спать.
- А теперь, - говорит Валя, забирая у меня ополовиненную чашку, - мы поедем домой. Ляжешь, отдохнёшь, выспишься. Сколько ты уже нормально не спала, скажи-ка мне?
- Я… не могу уснуть никак… - язык отчего-то начинает слегка заплетаться. – Мысли всякие… Сны…
Слова путаются, я не хочу отдавать чашку, я хочу допить кисловатый, с горчинкой чай, но Антонова всё-таки вытаскивает её из моих пальцев – вялых и холодных.
- Хватит, Галя. Хватит. Домой.
- Ты чего со мной… мне… как собачке… домой… - меня начинает разбирать нелепый смех, я с трудом поднимаюсь на ноги. Мы вместе выходим из морга – я опираюсь на её плечо, она поддерживает меня под локоть – и больше я ничего не помню.
***
Чтобы прийти в себя после пробуждения, мне понадобилось всего несколько секунд. Память удивительно резво и трезво выстроила в логическом порядке все предшествующие события: утро, заявление Круглова об отпуске, колющая боль в сердце, Валя, чай и дикое желание уснуть. А, ну конечно… Доверчиво принять чай из рук патологоанатома, специалиста ФЭС… Наивная. Разумеется, она туда что-то добавила. Только зачем?
Валя дремала в кресле рядом с диваном. Глядя на неё, я со стыдом подумала, что в последнюю неделю она только и делает, что приволакивает меня домой и приводит в себя. Меня, полковника Рогозину, руководителя лучшего в стране спецподразделения МВД…
Мне совсем не хотелось её будить, но она сама открыла глаза, как только я попыталась встать с дивана.