- Позвольте мне сказать маленькое заключительное слово. Нас десять человек, и я уже говорил, что десять человек, желающих вести серьезную революционную работу, могут сделать очень многое. Достаточно вам напомнить пример с Климовым. Если вы заранее будете иметь ликвидационное настроение, считая, что едете в Курск исключительно для расформирования, то, конечно, из моего предложения ничего не выйдет и отъезд в организационном порядке будет означать только дезертирство.
Стали обсуждать план отъезда.
Наша библиотека займет примерно полвагона. Кроме того, у нас, десяти человек, есть кое-какое барахлишко. Так что просить целый вагон у железнодорожной администрации мы имеем полное основание.
- Я с удовольствием вам предоставил бы, - сказал начальник отделения железнодорожного участка, но три дня назад к нам поступило распоряжение от министерства путей сообщения бессарабского Сватул-Цери, чтобы без его разрешения никому никаких вагонов не давать.
Пошел в Сватул-Цери. Министром путей сообщения оказался тот самый молодой прапорщик, с которым мне неоднократно приходилось вести беседы.
- Поздравляю с министерским портфелем.
- Благодарю вас, - серьезным тоном ответил прапорщик. - Пользуясь нашим знакомством, прошу вас оказать услугу: дать для нашего комитета, переезжающего в Курск, вагон.
- С удовольствием, - быстро согласился прапорщик.
Немедленно написал на нашем заявлении резолюцию: "Начальнику отделения. Министерство путей сообщения предлагает немедленно дать вагон, по возможности классный, для фронтового крестьянского комитета".
Идем снова на вокзал. Начальник отделения делает пометку начальнику станции. Приходим.
- Что же они со мной делают! - схватился за голову начальник станции. - У меня нет ни одного вагона, не только классного, как они пишут, но даже теплушки.
- Где же они?
- Все заняты под эшелоны. Может, недели через три-четыре будет.
- На станции мы видели целую уйму вагонов.
- Голубчики, все разбито, требует ремонта. Мастерские не работают, к тому же сейчас рождественские праздники.
- А если мы сами организуем ремонт вагона, то вы нам позволите воспользоваться?
- Пожалуйста.
- Может быть, вы дадите нам записочку, к кому можно обратиться с вашим разрешением.
- Сделайте одолжение.
Начальник станции набросал записку к какому-то мастеру.
Узнав, где его найти, мы отправились по путям в небольшие мастерские. Мастерские пусты. Старшего слесаря нам удалось разыскать в небольшой будочке шагах в двухстах от мастерских.
Он сидел в компании двух рабочих, они выпивали. Услышав нашу просьбу о ремонте вагона, мастер воодушевился:
- Сколько платите?
- А сколько хотите?
- Три бутылки коньяка, и через три часа вагон будет готов.
- Отлично. А где можно найти коньяк?
- Это, голубчики, вы уж сами ищите. Если бы я знал, то и без вас бы выпил.
- Делайте, мы принесем.
- Как принесете, так и делать начну. Пошли обратно в город.
- Знаешь что, - сказал я Святенко, - по-моему, коньяк можно достать у Вулкамича. У него в гостинице наверняка запасы имеются.
Приходим к Вулкамичу:
- Для того чтобы вагон был прицеплен, его надо смазать, а смазка требует не менее пяти бутылок коньяка. Не можете ли вы нам одолжить?
- Дешево вам обходится выезд. А не думаете, что кроме кишиневской станции вам придется смазывать и на других?
- Возможно, - согласились мы.
- Вы были приличными постояльцами и становитесь еще более приличными, поскольку покидаете мою гостиницу. Я вам с удовольствием дам, понятно за плату, пять бутылок коньяка и на всякий случай четверть спирта.
- Очень вам благодарны.
- По-моему, за вами есть должок - за дрова, - заговорил хозяин. Городская управа так и не отпустила причитавшихся вам дров, а я сжег не менее как рублей на пятьдесят.
Он быстро защелкал на счетах, подсчитав, что с нас причитается вместе со спиртом и за типографские работы около пятисот рублей. Мы тут же написали чек.
- Может быть, вы окажете и другую любезность? - обратились мы к Вулкамичу. - У нас в банке на текущем счету около тысячи рублей. Чтобы нам не возиться, мы выпишем вам чек на все, а вы отдадите нам деньги.
Вулкамич согласился. С тремя бутылками коньяка мы снова отправились на вокзал. Мастер и бывшие с ним двое рабочих немедленно взяли инструменты и отправились вместе с нами разыскивать подходящий вагон.
Через четыре часа вагон был готов. Осталось найти технического надсмотрщика, который засвидетельствовал бы пригодность его для движения. Пришлось и ему дать немного спирта.
Начальника станции нет. В общем прокрутились почти всю ночь, чтобы получить разрешение на прицепку вагона. Наконец получили.
В вагоне сделали из досок нары, и часам к десяти утра наш комитет в полном составе был в вагоне.
В ночь на второе января мы были прицеплены к этапному поезду, шедшему от Кишинева до Раздельной.
В пути
Ни в одном поезде нет целых окон, вместо них дыры, из которых выглядывают солдатские папахи. Тамбуры, крыши, буфера, подножки облеплены солдатами, точно кусок сахара муравьями. Температура около пятнадцати градусов ниже нуля. Люди коченеют. На станциях долгие стоянки, и поезд вновь и вновь атакуют бегущие солдаты. На каждой станции нам приходится выдерживать осаду, солдаты пытаются пробраться в вагон. Сдерживает их попытки не столько наше физическое сопротивление, сколько вывешенный на теплушке большой плакат, что вагон принадлежит центральному исполнительному комитету Совета крестьянских депутатов румынского фронта.
- Делегация, румчеродовцы, - говорят солдаты. - Нехай их, пусть едут.
На каждой крупной станции от Раздельной до самого Киева наш вагон неизменно посещают гайдамацкие патрули. Входит обычно несколько человек в сопровождении офицера. Осматривают документы. Ощупывают вещи, требуют выдать оружие.
- Нет у нас оружия, - заявляем мы.
Нам не верят и производят тщательные обыски. Роются среди книг, занимающих полвагона.
На станции Вацнярка пришедший патруль обратил внимание, что мы едем без погонов.
- Большевики? - свирепо спросил гайдамак.
- Нет, не большевики, прапорщики.
- А почему без погонов?
- Был приказ снять погоны.
- Это большевистский приказ. У нас на Украине большевиков не признают. Потрудитесь надеть погоны, или мы вас арестуем!
- Где же мы их возьмем, дорогой товарищ?
- Я вам не товарищ! - вспыльчиво крикнул гайдамак.
Выступил из своего угла Сергеев:
- О чем спорите, господа, если надо надеть погоны - наденем, ведь мы же не большевики. У меня в чемодане три пары есть.
Сергеев подал мне и Святенко погоны. Третьи нацепил себе.
Антонова и так видно, что он солдат.
Гайдамак дождался, пока мы надели погоны, порылся еще в книгах и ушел.
Непосредственно на Курск поезда не идут. Украинская Рада установила границы между Украиной и Россией где-то в районе между Ворожбой и Льговом. С трудом получили наряд до пограничной станции. Подъезжая к Льгову, мы слышали стрельбу по сторонам дороги. Это бьются красногвардейцы с гайдамаками. В Льгове нас посетили сперва гайдамаки, снова перерыли все, что у нас имелось, а затем, спустя полчаса, отъехав от станции несколько километров, мы были остановлены красногвардейскими частями. Снова обыск, просмотр документов, поиски оружия и т.д.
Переехав украинскую границу, мы сорвали с плеч погоны и выбросили их под откос.
Вот и Курск. Солдатами заполнена вся платформа, пакгауз и другие помещения. В буфете ничего не достать.
На вокзале нас вместе с Сергеевым вдруг останавливает группа солдат:
- Офицеры, сволочь!..
- Что вам надо? - спросил Сергеев.
- Почему кокарду не снимаете?
Я машинально взялся за шапку, на которой действительно оставалась офицерская кокарда. Погоны-то сбросили, а кокарду забыли.
- А может, я подпрапорщик? - задал вопрос Сергеев.
- Подпрапорщика сразу узнаешь!
- Снимем, придет время, - не повышая голоса, сказал Сергеев, направляясь дальше.