Наина. Когда я сегодня читаю про Грузию, Абхазию, про Осетию и Ингушетию, у меня всегда перед глазами стоят наши дети. В них не стреляли, но и то, что было — ужасно. А на Кавказе, в Нагорном Карабахе, всюду, где льётся детская кровь! И вот когда смотришь, как бабушка, дедушка или мама держит за руку ребёнка и бежит, чтобы спастись, а эти политики что-то там ещё выясняют — такой охватывает гнев!
И ещё меня поразило, как дети вдруг осознали все, абсолютно все и молчали.
Лена. На «Волге» Лёша, Таня и я поехали домой. Пока ехали по Калужскому шоссе, все было тихо. А когда свернули на кольцевую, ехали уже все время мимо танков. Они заняли правую, самую крайнюю полосу и шли один за другим. Было неприятно видеть, как наши же ребята сидят на танках, такие весёлые, улыбающиеся. Мы думали: неужели они будут стрелять? Ведь свои же!..
Лёша. Колонна гигантская шла. Многие машины у них ломались, и они их дружно стаскивали на обочину. По Минскому шоссе доехали до гостиницы «Украина» — перекрыто. Стоят БТРы. Развернулись. Поехали через Шелепихинский мост. Но он тоже был перекрыт. Пришлось ехать через Мневники. В конце концов добрались до Белорусского вокзала, а там уже рядом — дом.
Лена. Когда ехали в районе Филей, возникло ощущение, что все это происходит во сне. Мы в таком напряжении мчимся, достаточно реально осознавая происшедшее. А вокруг люди спокойно идут в магазин. В этих районах на окраинах течёт обычная жизнь.
Лёша. Что на окраинах, если даже в центре у метро женщины спокойно покупали в лавках овощи, арбузы. Казалось, что ничего не происходит.
Лена. Это позже мы сообразили: они же ещё не видели танков, не знали, что на Москву надвигается. Мы приехали домой, зашли в квартиру. Женя Ланцов (сотрудник охраны — Б.Е.) уже был там. И он нам говорит: «Ребята, к окнам не подходите». От этого напряжение усилилось. Не подходить к окнам, не выходить на балкон…
Таня. Лёша в понедельник рвался пойти на работу. Валера у нас был в полёте. Я говорю: «Лёша, ты сейчас единственный у нас мужчина, неизвестно, как все сложится, ситуация такая напряжённая. Я тебя очень прошу, останься, никуда не ходи. Ну, представь, кому-то из женщин плохо станет, мало ли что». И он в понедельник не пошёл на работу, хотя там все его ребята собрались.
Лёша. Страшно было в ночь с понедельника на вторник, когда мы вообще ничего не понимали, а внизу (в комнате для охраны — Б.Е.), помню, ребята из охраны ночевали на полу, их было человек пять. Я по лестнице спускался покурить, они мне говорят: интересные дела, если они нас решат брать — у нас два автомата на пятерых.
Таня. В эту ночь мы не спали. У нас были включены телевизор, радио, мы слушали «Эхо Москвы», Би-би-си.
Ночью я звонила в Белый дом, мне говорили: все нормально, папа практически не спит, он непрерывно работает, настрой боевой. Но больше всего мы боялись за людей у Белого дома.
Лена. У нас во дворе все время стояла военная машина, похожая на хлебный фургон. Все эти дни. Самым тяжёлым для всех нас был вечер 20 августа, когда Станкевич объявил по радио: «Всем женщинам покинуть Белый дом». Вдруг Женя Ланцов заходит и говорит: «Ребята, лучше уехать. Собираем детей».
Таня. Я начала было звонить, выяснять, куда можно уехать. Но Александр Васильевич Коржаков нам сказал: оставайтесь дома. И мы остались.
Вот тут, кстати, у нас впервые вдруг заволновались дети, Боря с Машей. Они все время вели себя идеально, мы их не видели, не слышали, они не просили ни есть, ни пить. А тут Маша подходит и спрашивает: «Таня, а нас не арестуют?» Совершенно серьёзно.
Мы и не могли уехать, везде стояли пикеты по Садовому кольцу. Объявили комендантский час. Мы уложили детей спать в одежде. На всякий случай…
Лезвие бритвы
Как известно, 18 августа я находился в Алма-Ате. Это был важный официальный визит — подписывалось соглашение между Россией и Казахстаном. Визит закончился. Пора улетать. Назарбаев нас не отпускает, уговаривает остаться ещё на час.
После большого торжественного обеда — концерт казахской народной музыки, потом выступает хор, потом ещё хор, ещё… Потом танцевальные коллективы, звучат национальные инструменты, пляшут ярко одетые девушки. И, честно говоря, уже в глазах рябит от всего этого.
Вылет отложили на час. Потом ещё на час. У Нурсултана Абишевича восточное гостеприимство — не навязчивое, а мягкое, деликатное. Но хватка та же.
И вот тут я почувствовал неладное. Какой-то перебор, пережим.
Я в тот день ещё успел искупаться в горной речке. Меня клонило в сон. Перед глазами — сплошные хороводы. А внутри — неясная, безотчётная тревога.
Не думаю, что наша трехчасовая задержка с вылетом из Алма-Аты была случайной. Быть может, что-то прояснится в процессе над ГКЧП. Вот только одна деталь. Один из путчистов, находясь в «Матросской тишине», составил инструкцию своим «подельникам». В ней, в частности, говорится: «Необходимо воспроизвести в ходе следственного и судебного разбирательства… что в беседе с Горбачёвым предусматривался даже вариант, накануне принятия окончательного решения о введении ЧП, уничтожить 18 августа ночью самолёт в воздухе, на котором следовала в Москву делегация Российского правительства во главе с Ельциным из Казахстана…»
Когда я прочёл этот документ, отчётливо вспомнил то ощущение тревоги, непонятного холода в груди. Был ли в действительности такой план или это только фальшивка с целью обмануть следствие — узнать нам вряд ли удастся. Но сейчас, восстанавливая в памяти те дни, я ещё раз убеждаюсь — мы шли по краю пропасти.
Хроника событий
18 августа 1991 года
Уже в восемь утра маршал Язов провёл совещание с высшим военным руководством. Были указаны конкретные части, которые должны войти в Москву утром 19-го. Довольно значительная группа генералов за сутки знала о готовящемся перевороте, хотя и не была посвящена в его детали, в частности об аресте Горбачёва.
В одиннадцать утра Крючков сообщил своим заместителям и начальникам управлений КГБ, что в стране вводится чрезвычайное положение. Силами Третьего главного управления и Управления защиты конституционного строя началось формирование специальных групп для отправки в Прибалтику.
Седьмому управлению поручалось обследовать обстановку вокруг Архангельского, организовать постоянное наблюдение, держать рядом с моей дачей группу захвата.
Своему заместителю Лебедеву Крючков передал список лиц, за которыми надлежало установить слежку, чтобы арестовать их в случае необходимости.
В то же самое время Болдин, Шенин, Варенников вылетели в Форос, чтобы «уговорить» Горбачёва подписать указ о чрезвычайном положении и передаче власти ГКЧП «по состоянию здоровья».
В половине четвёртого в Министерстве обороны у Язова собрались три силовых министра: Язов, Крючков, Пуго (Пуго в этот день вернулся из Крыма, где был на отдыхе).
В семнадцать часов в воздух поднялись два военных вертолёта, чтобы лететь на Валдай — за Лукьяновым.
В восемнадцать все были в сборе, за исключением Янаева, который опоздал на тридцать — сорок минут и явился в Кремль навеселе, и Лукьянова, который уже звонил, что едет с аэродрома.
Машина путча заработала полным ходом.
На Внуковский аэродром мы приземлялись затемно. Машина повезла нас в Архангельское на дачу.
Все мои мысли были заняты предстоящим подписанием Союзного договора. Будут ли республики, и прежде всего Россия, иметь право голоса при решении стратегических задач? Или Горбачёв надеется уравнять радикальную позицию России голосами других, более покладистых республик? Так или иначе, нас ожидало грандиозное событие. Первый этап подписания намечен — я посмотрел на часы — да, уже на завтра, двадцатое августа.
Расслабился, посмотрел в окно. Мимо проносились в темноте посёлки, деревья, столбы. У меня на душе было мирно и спокойно.
Хроника событий
19 августа 1991 года
В четыре утра небольшое подразделение группы «Альфа» во главе с её командиром Карпухиным прибыло в Архангельское. Ещё не зная цели операции, люди в пятнистой форме проложили от шоссе просеку через лес, а затем выслушали по рации бредовую формулировку: по особому сигналу доставить Ельцина «с целью обеспечения безопасности переговоров с советским руководством». Никто ничего не понял. Но пояснений не последовало: приказ о нападении на дачу был к тому времени (в пять утра) отменён лично Крючковым. Он решил не торопить события. Сначала поставить Ельцина вне закона. А потом уже решать, что с ним делать.