— В наших домах, на улицах, в лесах, в полях, рядом с нами и в нас самих существует четырехмерное пространство, целый мир. Он не ощутим и не осязаем. Но в нем бушуют страсти и кипит враждебная всем жизнь. Это царство зла, невообразимо гнусный мир. Его владыка ненавидит старую добрую землю. Он похищает дочерей и сыновей земли, калечит души, выжигает сердце, а потом отпускает обратно. Не веришь? — Зрачки Каталины расширились. — Они вернулись и ходят среди нас. Но это уже не люди! Надзирательница Колба — разве это человек? — Речь шла об омерзительной мартышке, которая умела ловко защелкивать наручники на основаниях четырех пальцев жертвы. Наручники, надетые таким способом, вызывали мучительную боль. Колбу не трогали ни крики, ни мольбы о пощаде. Она прекращала пытку, лишь насладившись всласть мучениями жертвы.
— Капитан Грицун, разве это человек? — Грицун был в лагере начальником производственной части и смотрел на женскую зону как на свой гарем. Женщин приводили к нему в служебное помещение за зоной под конвоем. Жизнь остановить нельзя. Случилось так, что одна из наложниц капитана, Ингрида, полюбила своего палача. Это была двадцатидвухлетняя литовская студентка из Каунаса. В Сверхлаг она попала за антисоветскую агитацию и за участие в преступной группе. Ни советы подруг, ни презрение литовской общины не могли оторвать ее от предмета страсти. Ингрида знала одно: «Он хороший и добрый». Наложница оказалась в положении. Связь должна была прекратиться, но женщина вымолила еще одно свидание. Неожиданно появилась жена Грицуна. Она работала медицинской сестрой в госпитале для военнослужащих, занятых на охране лагеря. Супруга сама была не без греха и на шалости мужа смотрела сквозь пальцы. Ее гнев обратился на любовницу. Пользуясь своими медицинскими познаниями, милосердная сестра надругалась и зверски изувечила женщину. Грицун держал. Он бил Ингриду только в лицо. Полуживую ее передали конвою. В лагере она попала в медсанчасть, а ночью добрела до уборной и повесилась. Капитан продолжал служить, а жена — работать в госпитале. Она была передовиком и победительницей в соцсоревновании.
Жизнь изменить нельзя, особенно лагерную. Рассказ Каталины еще вспоминался. Оживали имена и повторялся вопрос «разве это человек?», но балерина думала о другом:
«Вася! Он побывал в четырехмерном мире, где калечат людей, и изменился. Ему не до меня. Студент забыл свою балерину! Он стал нечутким, равнодушным, толстокожим. Неужели трудно понять, что невозможно больше приходить на свидания в квартиру на Рождественском бульваре?»
Чад коммунальной квартиры
Первоначально новое жилище показалось Татьяне милым и привлекательным. Оно представляло собой просторную комнату с двумя большими окнами и примыкающую к ней небольшую смежную комнату. Большая комната служила столовой и спальней, а маленькая — кабинетом. Татьяна прикинула, как лучше по-новому расположить мебель, и приказала Васе действовать, на что получила ответ:
— Таня, это неудобно. Надо спросить разрешения у тетки.
Балерина не очень огорчилась задержкой. Ее в этот момент занимали квартирные странности. В туалете висело пять электрических лампочек, а выключателей к ним перед дверью не было. Она не нашла выключателей и на стене в коридоре. Татьяне пришлось спросить у Василия, что все это значит и как зажечь свет в туалете. Он ответил тоном, которым говорят о самых обычных вещах:
— Это значит только то, что соседи перегрызлись. Они не сахар. Не удалось решить, кому сколько платить за электричество в туалете. Тогда каждый поставил персональную лампочку, присоединил ее к личному счетчику, а выключатель вынес в свою комнату. Смотри, у двери висит теткин счетчик, а вот и выключатель. Поверни его и отправляйся туда, куда тебе требуется. И не торопись, расплатимся! — Шутка Василия показалась грубоватой.
Да, соседи в квартире оказались далеко не сахар. Это выяснилось дней через десять. Татьяна с Василием вернулись домой вечером. Они поужинали, выпив при этом по рюмке сухого вина, и улеглись в постель, начиная любовные игры. В это время дверь в комнату, которую Василий забыл запереть, приоткрылась и в щель просунулась голова пожилой женщины. Не считая, что она появилась не вовремя, женщина ступила в комнату. Лицо у нее было востренькое, глазки юркие, а улыбка сладенькой. Обежав глазами помещение, освещенное слабым светом ночника, она на секунду задержала взгляд на столе. На нем стояла неубранная посуда и маячила начатая бутылка молдавского вина «Совиньон». Все это осталось после ужина. Балерина не любила заниматься хозяйством. Затем старушка уставилась на кровать и объявила;