— Василий, вам давно пора уплатить за свет в местах общего пользования! — Женщина была ответственной по квартире по сбору денег за пользование лампочкой Ильича. Расход электроэнергии в прихожей, коридоре, чулане, на кухне и ванной комнате регистрировался на общем счетчике. Размер платы для каждой семьи определялся по числу голов без учета возраста жильцов и их фактического нахождения в квартире. — С вас 1 рубль 87 копеек, — добавила общественница.
— Бабуля, вертухайся и живо катись отсюда, — сказал Василий добродушно. — За свет получишь завтра.
Ответственная спиной вышла из комнаты, не спуская глаз с Татьяны. Ее улыбочка стала еще более сладенькой. Василий выскользнул из-под одеяла, запер дверь, задвинул портьеру на дверном проеме и вернулся обратно.
Обостренным чувством балерина уловила шарканье ног в коридоре и чье-то приглушенное дыхание. Несколько человек стояли под дверью и подслушивали. Василий не замечал происходящего. «Чурбан!» — с негодованием подумала Татьяна. Она отстранила его, накинула что-то из одежды и убежала в маленькую комнату. Это помещение не имело выхода в коридор и казалось более изолированным от квартиры. Вслед за ней пришел Василий, разобравшийся наконец в ситуации. Подумав немного, он вытолкнул письменный стол из кабинета в большую комнату и начал двигать на его место кровать.
Она не проходила в дверной проем. Пришлось повозиться. Минут через десять ложе было готово. В это время раздался тяжелый стук кулаками в дверь и загремел грозный бас:
— Пьянствуете, дебоширите, по счетам не платите, общественную тишину в поздний час нарушаете!.. Буду жаловаться на вас в милицию!
Василий парировал:
— Заткнись, падло! Учти, что дверь я заставлю чинить тебя. Не отвертишься! — Дверь, похоже, была готова развалиться. С нее сыпались кусочки пересохшей краски. Аргументация подействовала. Наступила тишина.
На новом месте балерина не сразу почувствовала объятия Василия. Ей чудился взгляд старухи общественницы и слышалось приглушенное дыхание за дверью. Потом как в тумане замелькали образы прошлого.
Идут сборы для выступления в мужском лагере. Все знают о предстоящем. Их культбригада не что иное, как выездной публичный дом для надзирателей и придурков. Время после концерта, когда происходит самое главное. Сцены творящегося на ее глазах скотского разврата. Картины свального греха, затянувшего в себя чуть ли не половину артисток. Подступающее к горлу омерзение и ненависть к себе за поднявшееся желание.
Татьяна похолодела. Ее охватило подозрение:
«Неужели Вася может, как те скоты, при всех…»
Но эта ужасная мысль растаяла. Василий снова становился желанным и единственным. Балерина радовалась, что в этой маленькой комнате у них есть свое гнездышко и они одни. Но кругом простирался враждебный мир и населяли его чудовища.
В квартире собиралась вся грязь человеческая. Женщины были уродливыми, а мужчины отвратными. Даже закрыв глаза, Татьяна видела нескладные фигуры, отвисшие животы, сутулые спины, впалые грудные клетки, колеблющиеся жирные туши, обтянутые кожей скелеты, кривые ноги, косые носы, торчащие уши, нечистую кожу, сальные волосы, гнилые зубы и бесцветные глаза. К вечеру жильцы, как тараканы, сползались на кухню. Люди не говорили, а блеяли, не улыбались, а скалились, не смеялись, а дергались. Они ругались и ссорились, старались поддеть, унизить и обидеть друг друга, а при удаче испытывали удовольствие.
В квартире было много детей. Они носились по длинному и полутемному коридору как угорелые. Их тусклые лица блестели мертвенной синевой. Верховодила веснушчатая девчонка лет двенадцати. Желая наладить отношения с детским населением, Татьяна протянула атаманше горсть шоколадных конфет «Мишка на Севере». Та насупилась, но конфеты взяла и убрала их за пазуху. Балерине казалось, что девчонка скажет сейчас:
— Тетя Таня, я тебя все равно не люблю. — А потом покажет язык и добавит с вызовом: — Тетя Таня, ты проститутка!
Да, именно так за глаза называли ее соседи. Она слышала, как на кухне судачили:
— Я этой крале напомнила, что теперь ее очередь делать уборку и мыть полы в местах общего пользования, — оповестила всех толстая женщина в грязном халате и в туфлях на босу ногу.
— А она что, неужели вымыла? — с сомнением спросила кособокая и по виду интеллигентная женщина с папиросой «Беломорканал» в зубах.
— И не подумала! Побежала жаловаться своему хахалю, — радостно продолжила толстая.