— А еще лучше — сотрудничать, — прервал размышления Толбухина Лаврентий Павлович. Его голос стал вкрадчивым. Грузинский акцент усилился. — Федор Федорович! Почему вы стоите? Дорогой! Это кресло для вас. Не хотите ли фруктов? — В вазах, стоящих на столе для заседаний, лежали апельсины и ананасы. Ни ножа, ни тарелки, необходимых для употребления экзотических плодов, при них не было. Когда профессор опустился в кресло, Берия перешел к делу: — Федор Федорович! Мы ждем от вас большой, яркой, политически страстной и глубокой с профессиональной точки зрения статьи. Убийцы в белых халатах, эти бл… своим неправильным лечением привели к смерти товарищей Жданова и Щербакова. Готовились еще более чудовищные преступления. В статье надо просто, доходчиво и профессионально разоблачить их замыслы и злодеяния. Простые советские люди с надеждой смотрят на вас.
— Я не обладаю талантом публициста, — ответил дрогнувшим голосом Толбухин. Его охватил жгучий стыд, что он не посмел прямо отказаться от предложения.
— Это легко поправить, — оживился Берия. Ему показалось, что профессор колеблется. — Мы возьмем на себя труд выправить вашу статью. Можно поступить проще. Вы получите готовый проект, как квалифицированный врач внесете уточнения в него и подпишетесь.
— Все свои научные труды и монографии я выполнял сам или в соавторстве с учениками и коллегами и никогда не подписывался под чужими работами! — гневно сказал Толбухин.
Не помышляя об этом, Берия помог Федору Федоровичу обрести твердость и уверенность. Толбухин глубоко презирал профессоров и академиков, которые приписывались к чужим работам или присваивали себе их авторство. Свое отвращение к этим проходимцам Федор Федорович вложил в ответ. Он забыл о гнусности полученного предложения и опасности. которой подвергался. Профессор негодовал против бездарей, заполнивших науку.
— Вольному воля, спасенному рай, — произнес Лаврентий Павлович с деланным безразличием и блеснул стеклами пенсне, давая понять, что разговор окончен.
После встречи с Берией в душе Федора Федоровича остался безотчетный страх за себя, который он не мог подавить, и другое, более сильное чувство. Он понял, что человекоподобное существо в пенсне не гомо сапиенс, а обиженный Богом ублюдок, не знающий ни чести, ни совести, ни сострадания и глухой к голосу разума. Профессор содрогался от мысли, что в руках этого выродка и подлеца находится судьба его друга и сотен тысяч людей, подведенных под 58-ю статью. Разговор с просителем вернул Толбухина к испытанному потрясению. Он чувствовал себя обязанным помочь пришедшему к нему парню. Этот человек, побывавший в жерновах Лубянки, просил не благ, не привилегий, а хотел только одного — он желал встать на тернистый и нищий путь врача. Добро, свет, милосердие и исцеление людям могли принести только такие, как он.
— Где ваше заявление? — спросил профессор.
Наложив резолюцию, старый врач поднялся, отдал документы и протянул руку будущему врачу с верой, что он не ошибся в своем порыве:
— Желаю успеха на экзаменах!
— Спасибо, Федор Федорович, — ответил Василий. — Скажите, пожалуйста, какой балл для меня будет проходным?
— Отвечу прямо, — не стал лгать директор. — Поступление вам гарантируют только круглые пятерки, двадцать очков. — Профессор предвидел, что по поводу этого абитуриента ему предстоит тяжелый разговор с парторгом.
Когда Василий вернулся в приемную, секретарше показалось, что из кабинета вышел совсем не тот человек, который так напугал ее пятнадцать минут назад. Глаза парня искрились, а на лице играла радостная и счастливая улыбка. Остановившись посередине приемной, он долго рассматривал какую-то бумагу — а это было заявление с резолюцией директора — и внезапно сказал теперь уже человеческим голосом:
— Помогите, пожалуйста, прочесть. Я плохо понимаю почерк.
Для секретарши почерк директора не представлял трудностей:
— Принять документы и допустить к экзаменам. Свидетельство об окончании десяти классов предъявлено мне.
— Теперь я буду сдавать экзамены! — Посетитель схватил секретаршу за плечи и начал трясти ее. — Спасибо вам!
Женщина съежилась, но не отбивалась. У этого недавно страшного человека были влекущие и добрые руки, и он не мог причинить ей зла.
2. Последний экзамен
Плохой билет