Думать о худшем заставляла перемена в поведении Семеонова. Раньше следователь относился к Василию покровительственно и доброжелательно. Казалось, что он переживает глубину падения преступника и его несчастье. Роль справедливого и душевного старшего товарища подходила и хорошо удавалась Семеонову. Это был крупный полнеющий человек средних лет с плотной и ладной фигурой. С его приятного и чистого лица не сходило выражение благожелательности и огорчения. Большие темные глаза смотрели внимательно и сочувственно. Омерзительной в облике была только улыбка Она смывала с лица все человеческое и открывала спрятанную в глубине жестокость и плотоядность. Улыбку следователя Василий старался не замечать.
Приступив к дознанию о террористической деятельности, Семеонов преобразился. Из его уст непрерывным потоком лилась матерная брань и сыпались угрозы. Он стучал кулаками, топал ногами, метался по кабинету и подносил кулаки к лицу подследственного. Василию казалось, что перед ним мечется не живой человек, а чудовищная кукла, в утробе которой закручена бесконечно длинная пружина несчастья. Но пружина слабела, и следователь, тяжело дыша, садился и вызывал вертухая. Преступника на час-полтора отправляли в бокс.
Затем все повторялось сначала. На третьем допросе по делу о терроре Василия вывели из кабинета и, вместо того чтобы вести в бокс, препроводили на пять суток в карцер. Василию не достался карцер, оборудованный системой подачи горячего воздуха и служащий местом жительства крыс, о котором он слышал от сокамерников. Орудием пытки, назначенной террористу, служила горящая круглые сутки невероятно яркая лампа. Свет проникал в глаза через закрытые веки и приложенные к лицу ладони. Казалось, что он пронизывает голову и выжигает мозг.
«Солнечный ветер, солнечный ветер, — думал студент. — На самом деле ты беспощадный и злой!» Перед глазами плыли зеленоватые, фиолетовые и красные круги, в которых вставали омерзительные видения следствия, предательства, лжи и обмана. По дороге из карцера в камеру Василий ничего не видел, натыкался на стены и не мог идти. Остаток пути его волокли два вертухая.
На последующем допросе Семеонов превзошел себя. Он задыхался в неподражаемом мате. Василий был настолько изнурен пыткой светом, что не воспринимал следовательское неистовство. Но он выстоял и не сделал признаний. Через три часа Семеонов прекратил атаки. Показаний со стороны однодельцев, уличающих Иголкина в преступных террористических намерениях, в руках следствия не было. Атос заявил, что он лучше снова поедет в Сухановку, чем оговорит Василия. Времени дожать Иголкина у следователя не было. Пункт о терроре пришлось исключить из окончательной формулы обвинительного заключения. Последними словами следователя на этом допросе была тирада:
— Не сознаешься, бл…, ну и х… с тобой! Мы и без этого знаем все о твоих преступлениях. Хуже будет только тебе.
Этих испекли
Семеонов не был добросовестным следователем. Он часто прерывал допрос и удалялся, чтобы поболтать с сослуживцами, закусить, а то и пропустить рюмашечку. Разговаривали они про футбол, про баб, а анекдоты рассказывали похабные и антисоветские. Его обычно подменяла миловидная молодая женщина в форме старшего лейтенанта. Василий видел ее раньше на первом допросе. Из слов, которыми обменивался следователь со своей помощницей, Иголкин знал, что ее зовут Галина. Студенту казалось, что Галина добра и человечна. Привлекало и женское начало. Однажды, уже в конце следствия, Василий спросил:
— Гражданка следователь Галина! Я возлагаю последние надежды на суд и надеюсь перед судьями доказать свою невиновность. Скажите, пожалуйста, кто судьи и как будет проходить суд?
Гражданка Галина вскочила. Ее лицо исказила гримаса презрения.
— Как ты смеешь меня называть по имени, выродок, говно, мразь! Мы без суда зашлем тебя туда, где ты живой п… никогда не увидишь!
Галина была дежурной любовницей Семеонова и, случалось, уединялась с ним в следственном корпусе.
Ответ следователя Галины покоробил Василия, но он продолжал надеяться на справедливость и обдумывал свою речь на суде, ответы и поведение.
«Я сумею их убедить», — думал он.
Но суда не было. В конце августа Василия отвели из камеры на первый этаж Бутырской тюрьмы и поместили в один из нескольких расположенных рядом друг с другом боксов. Через несколько минут дверь открылась и Иголкина провели в маленькую комнату на противоположной стороне коридора. Молодой лейтенант протянул небольшую бумажку и сказал: