Ясное дело, что в юности я таком не мечтал. Я мечтал о ломбарде, ликёро-водочном магазине и баре. Это в 1970-е годы. Потом, в 1980-е, родители меня убедили, что лучшая карьера для меня – военный юрист или переводчик. Единственной причиной, по которой я не стал офицером, было моё смешанное еврейское и буржуазное происхождение, которое при приёме в серьёзные структуры всегда выплывало. Я ничего не мог сделать с этими этническими ограничениями, как и тысячи амбициозных молодых людей, которым не повезло родиться в польских, немецких, венгерских, еврейских, греческих семьях на территории Советского Союза. Советская власть рассматривала некоторые этнические меньшинства как потенциальных предателей. Коммунистические власти декларировали интернационализм и равенство всех наций в мире. Но в действительности внутри СССР притеснялись многие народы, евреев советская власть ненавидела от всей души, и об меня, и об моих родителей неоднократно любимая родина вытирала ноги. И если на моё непролетарское и некрестьянское происхождение, на поколения помещиков и промышленников, можно было бы закрыть глаза, то иметь в жилах еврейскую кровь было фактическим преступлением. За что я особо ценю президента России – он первый в истории России правитель, который понимает истинную ценность евреев для любой страны, и знает, какой вклад еврейский народ внёс в могущество России. Я до сих пор не могу понять, чем большевикам не угодили мои еврейские и малоросские предки, владевшие сталелитейными заводами, шахтами, ковавшими индустиальную и сельскохозяйственную мощь Империи ещё в первой половине XIX века: пока Гоголь писал свои “Хутора близ Диканьки”, мои предки неподалеку под Полтавой внедряли передовые методы выращивания пшеницы, а другие в Кривом Роге строили свои заводы по выплавке чугуна. К слову, загубленных в 1938 году моих предков так и не реабилитировали в 1950-е, это были капиталисты и эксплуататоры, то есть классовые враги пролетариата. Хотя я это узнал только в 1980-е, я с раннего детства инстинктивно разделял с профессором Преображенским нелюбовь к пролетариату.
И с детства у меня развивались навыки внимательности и наблюдательности, мне нравилось систематизировать и классифицировать информацию. Поскольку в Военный Краснознамённый институт меня не то что не приняли, а даже отказались брать документы, я с боем и приключениями всё же поступил в Московский государственный университет. Я хотел на юридический факультет, и два года отходил на подготовительные курсы, но когда дошло до дела, у меня опять-таки не приняли документы. Просто не взяли, и всё тут. Я тогда сдавал экзамены на Истфак. Меня валили на экзамене по истории откровенно, задавали вопросы, на которые не существует ответов. Вместо пятёрки поставили четвёрку, и мне не хватило полбалла. Тогда я сдал экзамены в Историко-архивный институт на факультет государственного делопроизводства. Там я набрал больше баллов, чем требовалось для поступления. Но меня и туда не взяли. Просто не взяли, и всё. Пришлось брать МГУ с помощью тяжёлых административных ресурсов. Но историю я не особо любил, потому что она в советской науке была вся передёрнута и перепрошита под нужды исторического материализма. Сначала я погрузился в историю древнего мира, учил латынь, древнегреческий и древнеегипетский, и читал античных авторов. А потом нашёл свою любовь – историю первобытного общества и первобытное искусство. Там я мог заниматься чем угодно, и никто не выносил мне мозг. Но через пару лет после окончания университета, находясь в аспирантуре и работая над кандидатской диссертацией, я понял, что карьера ученого не для меня. Начались 1990-е годы, учёные нищенствовали, наука вся посыпалась. После различных упражнений на ниве предпринимательства я снова почувствовал тягу к умственной работе и стал писать статьи, а потом этим делом зарабатывать, так я, никогда не любив журналистику и даже никогда не думая о ней, сам стал профессиональным журналистом. Эта профессия, к моему удивлению, приносила гораздо больше удовольствия и гораздо больше дохода.